Правее могильным провалом зияла свежевырытая траншея. Доносился сладковатый, тошнотворный запах разлагающихся трупов. В отблесках молний я иногда различал торчащие из земли головы и руки со скрюченными пальцами. И тогда казалось, что мертвецы вылезают из гигантской могилы и безмолвно взывают к живым.
А с востока нарастал шум. Если бы это был шум боя! Но фронт проходил далеко и с каждым днем отодвигался все дальше.
Шум приблизился. Запахло сырой землей. Первые капли упали мне на лицо, на ладони. Эти капли были похожи на слезы, на трудные, нечеловеческие слезы, которые я иногда замечал в глазах товарищей по плену.
Я подставил лицо под дождь и лежал не шевелясь. Дождь усилился и наконец хлынул на землю шуршащим, как шелк, потоком. Но никто не вскочил, не поднялся. [91] Люди только плотнее вжались друг в друга, стараясь не пропустить влагу под себя.
Так мы пролежали до рассвета, а утром долго согревались, бегая вокруг барака.
В тот день по лагерю разнесся слух, что для уборки урожая в немецких экономиях не сегодня-завтра начнут набирать пленных. Я и Виктор решили любыми путями попасть в первую партию. Но события повернулись иначе. Вечером у меня начался сильный кашель, подскочила температура. Меня кидало из стороны в сторону, как во время шторма на палубе корабля. В таком виде нечего было и думать появляться на глаза гитлеровцам.
С большим трудом Клементьев разыскал в глубине барака два места: соседи так потеснились, что ноги одного оказались на груди другого. Виктор буквально по соломинке натаскал мне тоненькую подстилку. Несколько дней я отлеживался, выходил только за получением баланды и хлеба. Полицай, давно приметивший меня, часто наведывался в барак и осведомлялся:
- Как там доходяга Сабуров? Не дошел?
- Жив, - угрюмо отвечал Виктор.
- Ничего, к утру дойдет, - обещал полицай и удалялся.
Если он не заставал меня в бараке, то отыскивал в очереди за едой.
- А ну, красавчик, - кричал еще издали полицай, - дай я на тебя полюбуюсь. Парень ты симпатичный и гордый. Жаль с таким расставаться. Как, хлопцы, верно я говорю?
Пленные молчали и отводили глаза. Иногда из толпы раздавался голос:
- Зато с тобой, шкура, не жалко будет расстаться! Но оскорбления не трогали нашего полицая.
- Так-так, - спокойно отвечал он. - Шкура, значит? Доберусь я до вас, горлопанов. Мне все равно, кто кричал. Всем вам обеспечена коммунальная квартира за бараками!
Прошло несколько дней, как я слег. Однажды сказал Виктору:
