- Иди, делать нечего, - сказал Виктор. Стараясь унять волнение, зашагал к бараку. Клементьев и Вязанкин последовали за мной.
- У тебя есть в Херсоне родные? [51]
Я ожидал чего угодно, только не такого вопроса, и растерялся. Полицейский раздраженно закричал:
- Ну, кто у тебя из близких в городе? Например, сестра, брат…
- Да, сестра, и не одна, а две, - машинально ответил я.
- Тогда пошли.
Полицейский остановился у помещения, где по четвергам и воскресениям пленные из херсонцев встречались с родными.
- Входи!
Я открыл дверь и очутился в тесной комнате, разделенной надвое деревянной перегородкой. За перегородкой стояла женщина в черном костюме и белой кофточке. На вид ей было чуть больше тридцати. С очень симпатичного лица на меня внимательно и настороженно смотрели большие глаза.
- Сабуров? - тихо спросила она.
- Да…
Женщина улыбнулась и быстро заговорила:
- Я к вам по поручению. Вы понимаете?
Я кивнул.
- Так вот. Я ваша двоюродная сестра. Зовут меня Анной Александровной Губановой. Немцы разрешают свидание пленным, которые имеют в городе родственников. Я подала заявление в городскую комендатуру и получила разрешение. Теперь буду навещать вас… тебя, - тут же поправилась Губанова, - два раза в неделю.
- Спасибо, Анна!
- А это, - Губанова подняла со стула узелок, - передача.
Я протянул руку, но тотчас раздалось грозное:
- Цурюк!
- Передачи принимают в другом месте, - пояснила Анна Александровна. - Жди!
Последнее слово она произнесла очень многозначительно, и я понял - за ним скрывается что-то важное. Очень хотелось расспросить ее о майоре Виноградове: мне показалось, что ее появление в лагере связано с ним. Но тут подошел часовой и указал на дверь. Свидание кончилось. [52]
Внезапно свалившееся счастье буквально ошарашило меня. Я даже не радовался, а только глупо и растерянно улыбался. Улыбался, получая из рук полицая передачу. Улыбался, направляясь в барак. Улыбался, когда мы втроем дружно расправлялись с едой.
Право начать обед мы предоставили Василию Вязанкину. Мы шефствовали над ним с первого дня знакомства. Вязанкина доставили в лагерь совершенно обессилевшим от голода. Полицаи называли его «доходягой» и открыто говорили, что он долго не протянет. По молчаливому согласию мы стали подкармливать Василия - выделили в его пользу пайку хлеба и порцию баланды, то есть отдали ровно половину того, что имели сами. Иногда и другие пленные делились с ним.
Вязанкин вначале упорно отказывался принимать нашу помощь, но потом согласился. Как ни жалки были эти крохи, но они поддержали Вязанкина. Постепенно он отошел, с лица исчезла смертельная бледность, а главное, к лучшему изменилось его душевное состояние. Однажды он сознался, что мысленно совсем было примирился со смертью.
