На рассвете следующего дня раненый скончался. Освободив его голову от тряпья, мы в ужасе отпрянули. Лицо солдата было темно-синим, во рту не оказалось ни одного зуба, правое ухо, отсеченное чем-то острым, болталось на обрывке кожи…
- Побег из плена всегда и везде связан с риском, - твердо сказал Виноградов. - Если ты, Михаил, трусишь, я и Сабуров уйдем вдвоем. А вообще-то… я думал о тебе лучше.
Быков потупился…
Нас пригнали в тюрьму. Обычно само это слово действует угнетающе, психически подавляет. Для нас же тюрьма была избавлением от ада, в котором мы жили четыре месяца. Она показалась нам обетованной землей. Здесь было тепло, поддерживался порядок, и у каждого имелась койка… Только тот, кто месяцами валялся на холодном жестком полу, обдуваемый со всех сторон сквозняками, кому по ночам безжалостно наступали на ноги и руки, только тот может понять нашу радость.
В тюрьме мы пробыли до конца марта. К тому времени у меня открылся и правый глаз, совсем сошла опухоль, кожа приобрела нормальный цвет, перестали шататься зубы.
Через неделю разнесся слух, что скоро нас этапом погонят в Джанкой.
От Симферополя до Джанкоя девяносто километров. Выдержу ли я их?… [39]
На рассвете 30 марта 1942 года тронулись в путь, сопровождаемые конвоем из татар-добровольцев, вооруженных автоматами.
Этапным порядком в Джанкой перегоняли около трех тысяч военнопленных. Колонна, построенная по четыре, растянулась по всему городу. Несмотря на ранний час, многие жители вышли проводить нас. На ходу они опять совали нам свертки с едой. Конвоиры начали разгонять женщин, били их прикладами, толкали в грудь руками, но некоторые все же прорвались к колонне. Тогда грянули выстрелы, и толпа отхлынула на тротуар.
Пожилая женщина с очень бледным лицом пыталась и никак не могла передать пленным кусок хлеба. Она шла по краю тротуара и что-то быстро говорила конвоирам. Десятки людей смотрели на женщину. Взгляд ее печальных глаз лихорадочно метался по лицам пленных, а губы что-то беззвучно шептали. Своим скорбным видом она угнетала нас. Я не выдержал и крикнул:
- Бросьте хлеб и уходите!
Она остановилась как вкопанная, помедлила несколько секунд и бросила хлеб в колонну. Тотчас на него налетело несколько изголодавшихся пленных.
- Разойдись! - крикнул рыжеватый узкогрудый конвоир и направил на пленных автомат.
Люди поднялись с земли и заняли свое место в колонне. Лишь двое замешкались. Конвоир криво усмехнулся, опустил дуло автомата и нажал спусковой крючок. Прогремела короткая очередь и кусок хлеба оказался между двумя трупами. В колонне моментально прекратились разговоры, лишь шарканье тысяч ног о мостовую нарушало предрассветную тишину. Молчали и люди на тротуарах.
