В дневниках-тетрадках П. И. Баранова сохранились любопытные записи, сделанные на разных аэродромах. Когда маневры развернулись во всю ширь и надо было поспеть к решающим «боям» на стороне «красных» и на стороне «синих» - времени для обстоятельных записей у начальника ВВС уже не было. Отряды и эскадрильи вели непрерывную разведку и «бомбардировку», слаженно взаимодействовали с наземными войсками. В ночном «налете» на Киев, продолжавшемся около часа, участвовала эскадрилья самолетов.
Реввоенсовет в своем приказе дал блестящую оценку действиям авиации.
После трехмесячной отлучки Баранов вернулся в Москву загоревшим и окрепшим. За лето он исколесил и исходил сотни километров и много часов провел в воздухе, перелетая из города в город, с аэродрома на аэродром. Отдохнув с дороги, перелистал свои записи.
Если учение проходило успешно, Баранов в своих записях был до предела лаконичен:
«Гомель. Полет в Речицу. 4 тяжелых самолета и 6 истребителей. С задачей справились». «Киев. Дарницкий полигон. Образцовое перестроение в воздухе. Меткая стрельба из передних и задних пулеметов. Отметить показательную работу отряда». «Харьков. Вместе с Блюхером встречать наш самолет пришел Иван Акулов. Повел Ивана осматривать ангары и парк. Был полет по маршруту. Высота 2500. Взлет и посадка звеньями. Впечатление хорошее. Вечером - совещание с комэсками, политработниками».
И вдруг конфуз! Первого сентября на одном из полигонов Баранов начал запись словами: «Плохо! Очень плохо!» [108] Такую оценку он дал бомбометанию 36-й эскадрильи. Приближаясь к полигону, она поторопилась освободиться от груза, и бомбы «разорвались» близко от командного пункта, где находились наркомвоенмор, начальник Генерального штаба РККА, командующий войсками округа и другие начальники. Не от страха (бомбы были учебные), а от стыда начальник ВВС готов был сквозь землю провалиться.
- Представь себе мое состояние! - говорил Петр жене, вспоминая этот эпизод. - Мой заместитель еще с земли увидел, что будет недолет, и до того растерялся, что скомандовал «Отставить!» И я не удержался, грожу летчикам кулаком. Где там - лупят! А Дыбенко хохочет и кричит: «Сыпь, Семеновна, подсыпай, Семеновна!» Смех и горе!
Белла принесла почту, скопившуюся за эти месяцы. Стали вместе ее разбирать.
Уже в первом письме - приятная неожиданность. Объявился Саша Сорвачев, бывший коновод и ординарец Петра Ионовича. Уцелел лихой рубака в отчаянных схватках с басмачами, шлет множество поклонов, приветов и спрашивает, кто сейчас хозяин резвому иноходцу Щеголю, за которым он так ласково ухаживал на Туркестанском фронте. Во втором письме народный артист республики Мейерхольд интересуется судьбой самолета, еще два года назад подаренного театром Красной Армии, а заодно приглашает Барановых на премьеру нового спектакля.
