С Коломяжского ипподрома взлетел последний самолет. Надрывно тарахтя и заметно виляя, тянется к небу огромная, неуклюжая механическая стрекоза. И у всех на виду летчик - его голова, туловище, руки и ноги. Зрители по-разному выражают свои чувства. Ликует и рукоплещет молодежь. Кто-то декламирует: «Безумству храбрых поем мы песню». Старики осуждающе охают. Среди них купец Половнев. Он в черном сюртуке, в черном высоком картузе с блестящим козырьком. Половнев даже за бороду схватился, будто хочет пригнуть голову, чтобы не смотреть наверх. А в глазах ненависть. Как смеет человек парить выше Александровской колонны и даже самого Исаакиевского собора? Не удержался Половнев, разомкнул губы:
- Сгинь, сатана, покарай тебя бог. Покарай!
- Не каркай!
Это крикнул Лешка. Петр по голосу узнал братишку. А Лешка сначала крикнул и уж потом, обернувшись, увидел хозяина дома. Смутился Лешка, а извиняться не стал: чего, в самом деле, каркает старый ворон? Купец глазом не моргнул, только подался вперед, оторвал пятерню от бороды и дал Лешке затрещину. Еще раз замахнулся, но тут подоспел Петр.
- Пусти, бандюга! - в бессильной ярости закричал Половнев, когда Петр намертво сжал его руку. - Ты с кем тягаешься? С кем?!
А Петр и не думал тягаться. Только как объяснить это людям, привлеченным воплем купца?
- Не имеете права драться!… Здесь вы не хозяин, а такой же на празднике, как все…
- На празднике! Знаю, какого вы праздника ждете, голь бунтарская! Эй, люди добрые, помогите!
Чтобы разжечь драку, пьяные еще сильнее заулюлюкали. Кто-то повис на спине Петра, кто-то за него заступился. [20] Низко над берегом прошел самолет, толпа шарахнулась в сторону, но потасовка не прекратилась. И вдруг драчуны разбежались. Рядом с Петром оказался отец. Попасть под тяжелую руку водовоза никому не хотелось. Отец подошел к купцу, тихо сказал:
- Моих парней сам накажу, ежели они провинились. Зачем при народе шум поднимать?
И так же тихо Половнев распорядился:
- Завтра к утру убирайся со своим выводком из моего дома. Ищи другую квартиру. Смутьянов не держим.
О ссоре с купцом отец ничего матери не сказал и ни в чем не упрекнул сыновей. Но дома Лешка расхвастался, что полетит на аэроплане без страха - пусть только его научат. И отец не выдержал:
- Смолкни! Эти забавы для тех, кто с жиру бесится.
Петр тихо возразил:
- Самолеты не забава. Еще император Петр Первый сказал, что люди «будут летать по воздуху, ако птицы».
- «Ако птицы»! Не мог такого император сказать.
