Профессор Голубь был на редкость честным человеком. Перед войной, когда кованый сапог фашизма втоптал в грязь свободу и человеческое достоинство в Германии, Австрии, Чехословакии, он добровольно покинул страну и поселился в Англии, потому что на его глазах во все отрасли общественной жизни Венгрии проникал фашизм. Он покинул страну, потому что ненавидел насилие. Если бы профессор был мужественным человеком, он, возможно, остался бы дома и по-своему боролся. Но Голубь принадлежал к тем гуманистам, которые имеют свое мнение об окружающих явления, но в борьбе не участвуют. Он стоял в стороне от политики. В Англии Голубь познакомился с другим венгерским эмигрантом писателем Дьёрдем Кальдией. Тот оставил родину в двадцатых годах, в разгар белого террора. С тех пор талантливый художник обошел полмира. До войны побывал и в Советском Союзе. В Лондон приехал для того, чтобы наладить контакт с венгерскими коммунистами, которые жили в Англии.
В 1945 году, после возвращения на родину, между Кальдией и Голубом установилась крепкая дружба. Кальдий сказал по какому-то случаю Голубу, что человек должен бороться за свои убеждения не только в теории, но и на практике. Они много спорили. Наконец Голубь признал, что его друг прав.
Выяснение дела Иштвана Голубь считал борьбой. Поговорив с парнем, он пришел к выводу, что его долг — распутать это дело. Голуба сдерживало только одно: он боялся разочароваться в парне. Целыми днями следил за работой Иштвана, вглядывался в его мрачное, расстроенное лицо и утверждал себе: «Нет, этот парень не может быть нечестным».
Со статс-секретарем профессор пока не встречался, ждал приема. Зато легко договорился с врачом Бараняем, и уже на следующий день Иштван начал работать в больнице.
Парень стал еще более замкнутым, молчаливым… Он спокойно ждал, но внутри у него все кипело, горело, как пожар в глубинном забое. Он избегал людей, даже Эстер. В больнице свою работу выполнял точно, добросовестно, а после обеда спешил в лабораторию к профессору Голубу. Юноше казалось, что профессор выхлопотал для него работу только потому, что помощь исключенному из университета студенту была для него неприятной, обременительной. Уже не раз он думал, что оставит Голуба, не дожидаясь, когда профессор сам откажется от его услуг. Но окончательное решение откладывал со дня на день: в сердце теплилась надежда, что все как-то образуется.
Голубь тоже нервничал, ему было обидно, что статс-секретарь не может уделить ему несколько минут. Наконец однажды Голуба по телефону пригласили немедленно прийти в министерство. Профессор волновался, как ученик, идущий сдавать экзамен на аттестат зрелости.
