Многие годы дарили субботние дни Хромову приподнятое настроение. Еще бы, завтрашним утром не идти в «галдежник». Сколько учительствовал Хромов с тех пор, как распределили его в этот совхоз, столько ж почти и оставить школу хотел. Не по нему дело оказалось. Но все тянул, как-то незаметно для себя директором стал, глядь, а уже и тридцать пять стукнуло! Куда теперь пойдешь? Другой специальности нет. Не в общественные же пастухи? То с тобой все на вы были, и вдруг… Доскрестись уж как-нибудь до пенсии, хоть и не близко еще.
Но в субботу Хромов забывал о неприятном. Милое дело! Вот и тогда… Отворяя калитку своей усадьбы, он лукаво, как живым, подмигнул ярко желтевшим доскам, сложенным под навесом рубленой бани (ее-то бревна были уже аспидно-темными). Милое дело! За сегодня-завтра они с Петькой наверняка успеют перестлать в свинарнике пол, благо, свиньи заколоты еще неделю назад. Зинаида приедет, будет довольна…
Из-за дома, со стороны огорода, пахнуло едким дымом. Не дровяным.
«Ботву, что ли, Петро запалил? Так зря. Не высохла еще. Вообще-то нет, Петька в школе еще. Шесть уроков у него нынче…» — наскоро гадал он, обходя дом.
У бесформенной, обильно исходящей неживым, белесым дымком кучи картофельной ботвы стояла Зинаида. Ждали ее лишь через четыре дня. Стояла, опершись подбородком на длинный, гладкий черенок грабель, о чем-то думала и незаметно, чтоб о веселом. Новости, однако. Хромов не стал ее окликать. Достав папиросу, машинально продул ее, поразмял пальцами и положил обратно.
Премировали полтора месяца назад передовиков, Зинаиду в том числе. Вручили ей настенные сувенирные часы с кукушкой и бесплатную путевку в Кисловодск. Хромов против ее поездки не возражал: Кавказ как-никак, места лермонтовские.
— Зина, здравствуй! — непроизвольно и с несвойственной ему гортанностью вырвалось вдруг запоздалое приветствие.
Зинаида вздрогнула, засуетилась…
«Соскучилась… Соскучилась просто. Конечно, соскучилась, чудак…» — успокаивал себя Хромов, несколько настороженно обнимая прижавшуюся к нему, плачущую Зинаиду. Плакала она немо и как-то жалко, потерянно. Хромов бодрился. И настолько натужно, что сам эту натужность чувствовал. Очень уж хотелось ему разделаться со своей неожиданной, смутной пока, тревогой. Очень…
— Опротивело мне там, Борь… И горы дурацкие, и шушера вся курортная… — выговорила она наконец.
«И всего дел-то? — почти успокоился он разом и, не без обычной своей снисходительности похлопав ее по спине, отметил про себя: — А отощала-то… Действительно, не впрок ей отдых, курорты все эти. Худеет без работы… Каждому — свое!»
