– Не бойся. Вот, возьми.
И я увидела, что у напугавшего меня до смерти человека без ног печальные и добрые бирюзовые глаза. Я взяла конфету, улыбнулась в ответ, и шёпотом пролепетала:
– Спасибо.
Мне ещё только предстояло узнать, что этот человек тоже был волшебником, который лишился своих ног, защищая мою Реальность, над которой теперь постиралось мирное небо. Под его бездонной синевой я сейчас сидела на скамейке и беззаботно болтала своими ножками в белых гольфах с бубенчиками.
Сказав искалеченному человеку «Спасибо» только за конфету, я ещё не понимала, что и я, и все ныне живущие, и те, кто будет жить после нас, должны хранить в своих сердцах и эстафетой передавать своим детям вечную благодарность каждому из этих людей за их беспримерный подвиг.
Подошедшая Бабушка, поставив на скамейку полную покупок сумку, приветливо поздоровалась с безногим мужчиной. Я подумала:
– Если здороваются – значит, знакомые, поэтому он и дал мне конфету.
Вынув из сумки кошелёк, Бабушка достала рублёвую бумажку, что по тем временам были деньги немалые: Бабушка получала пенсию шестнадцать рублей. Протягивая инвалиду деньги со словами:
– Пожалуйста, возьмите, – она, как бы предвосхищая отказ, с просительной интонацией добавила:
– И при случае помяните ради Христа раба Божьего Петра.
Всю дорогу до дома Бабушка шла молча, время от времени выпуская из ладони мою руку, чтобы вытереть глаза, то и дело наполнявшиеся слезами.
Я начала утешать её:
– Баба, не плачь. У дяди ведь вырастут новые ножки, да?
– Нет, дочка, ножки у дяди больше не вырастут никогда.
И в этот момент меня что-то больно кольнуло изнутри, где-то в центре груди. Детская душа впервые почувствовала чужое горе, непоправимость которого была выражена словом «никогда». Душа откликнулась на эту безнадёжность острой болью, прорвавшейся наружу слезами, по-взрослому беззвучными, которые, скатываясь по щекам ребёнка, превращались в драгоценные жемчужины сострадания.
Моя добрая Волшебница преподала мне одно из главных чудес жизни, которое называлось «Милосердие». Бабушка подала милостыню калеке, проявив при этом высочайший такт, не унизив его человеческого достоинства и сумев превратить подаяние в просьбу помянуть близкого ей человека. И уж вроде она является не подающей, а просящей об одолжении, что в корне меняло дело. Ведь Герой, даже безногий, не мог отказать в просьбе пожилой женщине. И, исполнив просимое, в праве был почувствовать себя человеком, исполнившим свой долг.
