Я достал из кармана медальон и стал покачивать его за цепь, как маятник.
Лицо Перуна омрачилось, думаю, он узнал медальон.
— А когда в Прави поймут, кто твой советчик, от тебя отвернутся даже самые близкие друзья. Но я могу предложить тебе выход из положения, который устроит нас обоих.
— И что же это за выход, дядя?
— Ты оставляешь меня в покое, я живу с Ягой в Яви и не вмешиваюсь в твои дела. Про меня все забудут, а ты делай что хочешь.
— А как же наши многочисленные родственнички? Они тебя в покое не оставят и захотят использовать как оружие против меня.
— Я устал от войны. Меня вполне устроит спокойная жизнь, где-нибудь в красивом и удалённом месте у тёплого моря. Ну, согласен?
И я протянул ему руку. Я был уверен, что он мне не доверяет, но надеялся на слишком уж заманчивые условия капитуляции. Тем более что за моей спиной маячил грозный силуэт могучего Гавриила с его воинством. Собственно, мне нужно было от него только одно — его рука.
— Ладно Велес. Я согласен. — Произнес Перун, и протянул руку.
Я сжал его ладонь и стал делать то, чему научил меня Вий. Перун смотрел на меня сначала изумлённо. Потом вены на его руке вздулись, на лбу выступила испарина, зрачки расширились, а через его руку в моё тело мучительно перетекала душа. Он побледнел, его голубые глаза потускнели и закрылись, а я почувствовал в своём теле присутствие чего-то чужого.
— Откройся мне! — приказал я, и в моём сознании возникли картины, меняющиеся как мозаика в калейдоскопе.
Несчастливое детство, холодность близких, одиночество, неудовлетворённая страсть, ярость к врагам, неугасимый огонь честолюбия и зависти. Зависти ко мне! Если бы можно было нарисовать его душу, я бы выбрал два цвета — красный и чёрный. И ещё — в его душе не было гармонии и внутреннего покоя, так необходимых воину. Наверное, поэтому он никогда не мог победить меня в рукопашной схватке.
Всё это навалилось на моё сознание тяжёлым грузом. Я не знал, что мне делать, но наши души вдруг стали сливаться в одно целое. Его рука стала ледяной, я отпустил его душу, и она медленно возвращалась в тело. Но она стала совсем другой. В ней появилась осенняя грусть, зелень лесных деревьев, сверкание ледяных горных вершин, ликование юности, ласковая сила тёплого океана, и огонь её ярости стал гаснуть. Наверное, я сделал своему врагу воистину царский подарок.
Перун медленно приходил в себя, а я сидел рядом и смотрел на море. Наконец он перестал напоминать живой труп, и его взгляд постепенно стал осмысленным.
