Простая, тихая девушка (миловидная, как, предположим, сёстры Хомячки — Лера и Люся). Сидит перед чудным окошечком, распахнутым на красивые горы. «А над столом, — читал маленький Смирнов, — на деревянной полочке стояли две берестяные чашки. Зина (миловидная девушка с обложки) сняла одну и обнаружила в ней кусок странного бело-коричневого вещества. Запах был вполне съедобный, она, не колеблясь, откусила…»
Смирнов восхищался девушкой Зиной. Вот ведь совсем простая девушка, может, и образование небольшое, а увидела кусок странного бело-коричневого вещества и сразу кусанула. Папы-мамы рядом нет, сразу не вырвало, о последствиях потом подумаем. Главное спасти честь, здоровье и разум.
Или, скажем, вещие сны. Он видел такие.
Кухня тесная. Электрическая плитка. Мама варит кашу. У мамы каша. Рама лама кашу ра. А бутылка с молоком нечаянно опрокинулась, и разлилось у деревянной ножки молочное Каспийское море.
А утром опять: кухня, электрическая плитка, мама варит кашу, у мамы каша, рама лама кашу ра. И, пожалуйста, — опять у ножки стола чудесно растеклось молочное Каспийское море.
В информационно-аналитическом отделе такие штуки именовались инверсиями.
Конечно, инверсия. Как ещё назвать тёмное чувство ужасной беспомощности и невозможности? Ведь не дотянешься до девушки с книжной обложки? Академик Будкер тоже, наверное, это сильно чувствовал, потому и шутил с сёстрами Хомячками — Лерой и Люсей. А они, наверное, давно уже стали старушками.
Ах, хорошо! И боль постепенно ушла, растворилась.
И так легко, так светло стало на душе, что думать теперь хотелось вовсе не об умном академике Будкере, и даже не миловидных сёстрах Хомячках, а о той, о другой девушке, о Зине — которая с обложки.
«Над столом на деревянной полочке стояли две берестяные чашки…»
Навалившись спиной на тёплую корягу, лейтенант Смирнов с наслаждением следил, как бесшумно и медленно распускаются в мутноватой морской воде дымные струйки, нежные шлейфы тонкого взбаламученного песка, как невидимое и неслышимое течение крутит шапочки мутной пены.
1
Даже во сне стояло над Смирновым смутное мерцание, дымка нежная, рык доносился издали — низкий, тревожный.
«Мория!»
«Даин, Даин!»
Непонятно о чём, но страстно, страшно в ночи кричали.
Звёзды густо высыпали над мрачным кострищем, над кирпичными руинами, мир казался плоским, как до всеобщей истории. Поднимись вода хотя бы на сантиметр, ничего в мире не останется, кроме чёрных зеркал. И тогда затрубит рог. И злобный волк Фенрир поглотит Солнце. И всплывёт из глубин змей Ёрмунганд. И великан Сурт взмахнёт пылающим мечом, когда пыхнёт на него летящий над лесами дракон — дымом и смрадом.
