Но сейчас погребом не отдавало – вместо этого потягивало дымком. Чтобы просушить дом после зимы, полагается в первый же день протопить печку, что мама с папой и сделали. А печка у нас с характером: если долго ее не топишь, дымит со страшной силой, зато когда раскочегарится – дымить совершенно перестает. Топи в свое удовольствие и слушай, как уютно трещат дрова за раскаленной докрасна железной дверцей.
Первое мая на даче – это резиновые сапоги и старые куртки, висящие на крючке на террасе: спецодежда для работы на участке. Это рычание и визг электропилы, которой папа сноровисто, одним движением срезает омертвевшие за зиму яблоневые ветки. Это стреляющий яркими искрами костер в большой круглой бочке без дна, местами проржавевшей и прогоревшей, но все еще пригодной: бог весть сколько лет верой и правдой служит она для того, чтобы сжигать в ней сушняк, прошлогодние листья и всякий мусор. Мы с сестрой приподнимаем спиленные ветки за толстые концы – а толщиной они, случается, не уступают стволу молодого дерева, – водружаем концы на плечо и волоком, прямо как бурлаки на Волге, тащим ветки в конец участка, где высится бочка. Крупные части, что годятся на дрова, папа режет электропилой на аккуратные чурбачки; мы с сестрой переносим их в сарай и укладываем в поленницу. А сучья, кривые, узловатые, ломкие, сгребаем граблями и запихиваем в бочку. Мама всякий раз просит нас наломать немного сучьев для печки – на растопку. Сестра методично перебирает беспорядочную кучу сушняка, откладывая в сторонку сучья поприличней и поровней, а я ленюсь и тихой сапой сбагриваю в бочку все подряд – с глаз долой.
Огородничество я тоже недолюбливаю и всеми правдами и неправдами от него отбрыкиваюсь. Лишь однажды меня накрыло: лет в двенадцать-тринадцать я загорелась мечтой сделать собственный огород. И попросила маму выделить мне земельный надел. Та указала на непаханый пятачок возле забора, метр на метр, за грядками огурцов, а может, салата или редиски. И дала мне карт-бланш – мол, сажай на нем все, что душа пожелает. Моя душа не пожелала сажать ни редиску, ни огурцы: с этим, решила я, и без меня справятся; к тому же разводить огород с приземленной и банальной целью вырастить что-нибудь овощное – скукотища. Я собиралась завести необычный огород – цветочный. Купила в супермаркете десяток пакетиков с семенами, выбрав самые экзотичные цветы, чьих названий ни до того, ни после ни разу не слышала. Сестра зловеще предрекала цветам, как и моей затее с огородом, плачевную судьбу. Дескать, мало того, что от этих цветов не предвидится никакой практической пользы, даже в смысле красоты, так как в углу участка за овощными грядками их никто не увидит, – главное, я на следующий же день потеряю к ним интерес. Ухаживать за ними и поливать их я не стану (к гадалке не ходи!), и они благополучно зачахнут, ведь я безответственно отношусь ко всему, в том числе к живой природе, которую, между прочим, нужно беречь!.. Забегая вперед, скажу, что сестра ошиблась. Я приступила к исполнению своей мечты засучив рукава. Я когда-то где-то слышала, что дело, в которое человек вложил немало сил, будет ему дорого и он даже при всем желании не сможет потерять к этому делу интерес. Вот только силы куда-то подевались, когда я вонзила в землю лопату и подняла на ней тяжеленный кусок глины с вросшими в нее сорняками. На комки кусок не разбивался – очень уж много в нем оказалось сорняков, – и земля с корней не стряхивалась, точно корни с глиной составляли нерушимое целое. Посмотрела я на этот кусок земли и раздумала сажать цветочный огород. Так что цветы в нем не зачахли, вопреки пророчеству сестры. Которая, увидев, чем закончилось дело, не преминула произнести свое многозначительное «ну-ну».
