Мгновенно вспомнилось детство, пожар… и она, бросив ведро, кинулась туда, где распоряжался Чернов.
— Владимир Константинович! — закричала Елена Николаевна. — Трос, понимаете, трос! Взяться за два конца, перерезать скирды, оттянуть к реке, понимаете?
Да. Он понял. Трос, к счастью, разыскали быстро. Несколько человек взялись за оба конца. В середине троса укрепили три лома. Опоясали крайний стог, стоявший ближе всех к коровнику. Верхняя половина пылающего стога сдвинулась и свалилась по уклону вниз, к речке. Десятки ведер выплеснули на нее воду. Горячее сено зашипело, задымилось.
Огонь утихал, неохотно уступая людям свои позиции.
Елена Николаевна вместе с Варей Савченко продолжали работать. От намокшей одежды поднимался пар. К ним подошел Чернов. Крепко сжав руку Елены Николаевны, он горячо поблагодари ее.
— Не знаю, что и сказать вам. Утерли вы нос нам, мужчинам.
И в эту минуту увидел жену. Лидия стояла неподалеку в накинутой на плечи шубке, испуганная и возбужденная- Ома быстро подошла.
— Какой ужас! Володя, отчего оно загорелось!
— Этого я пока не знаю, — сухо ответил Чернов. — Ты иди… Уже потушили, — добавил он с раздражением.
Ему неприятно было смотреть на чистенькую жену в длинном японском халате под шубкой рядом с измученными Варей Савченко и Еленой Николаевной.
Лидия постояла в нерешительности. Она видела, что делать ей здесь нечего, но желание узнать, что скажет Владимир по поводу предложения Казакова, взяло верх и, уже шагнув назад, она спросила:
— С тобой Казаков говорил?
Владимир Константинович грубо крикнул, не в силах сдержать себя:
— Что говорил?! О чем говорил?!. Никуда и не собираюсь уходить из Сарыташа, так и знай…
— И, круто повернувшись, пошел к группе рабочих.
— Ты думаешь только о себе! — сорвавшимся голосом воскликнула вслед ему Лидия.
Врач Елизавета Хобта перевязывала обожженные руки Исмаилу.
Примчалась Фатима. На глазах у нее стояли слезы.
— Исмаил!
Она потянулась к нему, забыв, что кругом люди.
— Ай, ай, ай! Как буду работать? Как буду помогать тебе завтра точить части? — сокрушенно мотал головой Исмаил.
— Тебе больно, Исмаил?!
— Тебя не было — больно было. Ты пришла — не стало больно, — смеялся Исмаил.
Он взглянул на расстроенное лицо девушки и в самом деле перестал чувствовать боль…
С той минуты, как Байбеков впервые переступил порог сторожки, Джабар потерял покой. Разговоры за шипучей бузой всколыхнули воспоминания о давно минувшем, о родном кишлаке, в котором Джабар не был много, много лет. Потом Байбеков намекнул на их тесную, кровную связь и напомнил, что Джабар должен быть во всем послушен ему, Мирзе, как в те славные, боевые времена…
