Гладилов Федор Ефимович. Семьдесят лет. Вовсе не спал. Дежурил по току. Ворошил между делом зерно.
– Заря счастье кует, заря годы дает, сон – смерти брат! – щекочет он соломинкой сонного Гошу Батурина.
Сегодня они собрались поднимать из валков семенную пшеницу. «Потопчусь», –- обещал на активе Михайло Максимыч. Потоптался. Часть семян – 3860 центнеров – отдано в Ражевский совхоз.
...Вот оно, поле.
Я стою на мостике рядом с черным, как матерь- земля, человеком – кормильцем родного народа, радетелем и попечителем плодородного кусочка Родины.
Механизатор широкого профиля.
Это только на фотографиях они без конца улыбаются – посмотрите сейчас... У моего – упрямо насупленные брови, как подорлик в выси, он приметлив и бдителен. Поигрывают, живут желваки на давненько не бритых щеках.
Комбайн подбирает, грабастает, втягивает в железное чрево широкий и пышный валок. Не валок, а перина в приданое... Земля-матерь ночей не спала.
Поджигают запламеневшие молодые осинки с околиц матерые крепи лесов. Медью, бронзой и золотом плавится, догорает неотболелый березовый лист. На молодцеватом еще солнцепеке рьяно буйствует дерзкой ягодой уцелевший овражек шиповника. Сияя выхоленным пером, вздымается из-под колес и снова падает в молодое жнитво первоприлетная птица грач.
Механизатор широкого профиля. На поворотах, на взгорках, на особо набористых, толстых валках начинают поигрывать, жить желваки на его припорошенных пылью щеках. Желваки напрягаются в лад усилиям плеча, потом замирают, пока высоко и отчаянно воет комбайн, и надолго потом каменеют. Желваки одоления... «Я пройду тебя, поле! Осилю! Я возьму, я спасу тебя, батюшка-хлеб».
Древняя наша святыня – хлеб.
Не к идолу и не к богу протянулась впервые человеческая рука – протянулась она к колоску. Не идолу и не богу отдал свой первый поклон человек – поклонился он колоску. Это уж потом, познав и уразумев, чем оплачивает поклоны его колосок, одарил он равнозначной почестью и своего обретенного бога. Кланялся, но отнюдь не совсем бескорыстно. Не с дуба упал... «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – напоминал он пораньше с утра запредельному своему интенданту о потребном ему земном, немудрящем калачике, о горбушке, с каленой, присоленной корочкой. Не молитва на небеса отсылалась, а, похоже... купон с продовольственной карточки. И опять... Даждь- то даждь, но для пущей сугубой уверенности, постучавшись по зорьке на небеса, кланялся он до другой темной зорьки земному своему божеству – колоску.
