Заря счастье кует | страница 14



Зубы мамонта в Голышманово – жернова.

Клык моржа – к цепу навязень.

Рог лосиный – соха.

Древняя и современная кость тяготеет здесь к зернышку, к хлебопашеству. Аграрная кость.

Здесь, в Усть-Ламенке, в давнем бывшем казачьем острожке, родился, водил первый трактор легендарный Петруша, Петр Дьяков – «огненный тракторист». В музее ему посвящен целый стенд. Фотографии. С боевыми стоит орденами. Он и в Отечественную «горел, горел да не сгорел». После войны работал машинистом на голышмановском элеваторе. Здесь и разыскал его поэт Иван Молчанов, автор текста песни, ставшей народной. Гордой и скорбной, сердечно-пронзительной... Фотографии. Обнялись они, старый поэт и Человек-песня…

Но есть, есть на этой земле экспонаты, которые, если их попытаться собрать воедино, не разместятся в самом огромном музее. Братские могилы... По сей день ознобляют сердца холодною жутью рассказы сибирских, теперь уже дедушек, бабушек, засвидетельствовавших ребячьими памятливыми голубень-синь глазками кошмарные сцены немыслимых казней, бессудье кулацких расправ, в дни кулацко-эсеровского мятежа в феврале 1921 года.

Вот стоят они – кто как схвачен был, – коммунисты, комсомольцы, первые коммунары, сочувствующие, бойцы продотрядов... Полураздетые, связанные через-Седельниками и супонями по рукам, стоят они против церкви, против глумливой, звереющей банды захмелевших вершников. Обреченных пригнали сюда, «прихлестали плетями», кончать, «контропупить», да чего-то немного замешкались. Сведя коней к храпу храп, сговорившись вполголоса и в полную глотку, погоготав, отсылают за кем-то кошевку с медвежьею полостью. Через малое время привозят ослепшего от старости, потрясучего от лютой, незрячей злобы кликушествующего патриарха местных и окрестных банд.

Я оставляю безвестной его фамилию, дабы не содрогнулись, не застудили сердечек его праправнучки, на груди у которых сегодня горят «пионерские зорьки».

– Дедонько! Ты слепенькой!.. В тебе правда зрит. В тебе око господне, – юродствуют, лицедействуют, слюнят поцелуями черную борчатку слепца каленые, ражие морды бандитских фельдфебелей.– Послужи крестьянскому миру, дедонько. В низки ножки поклонимся. Сокруши святокрепкой рукой врагов рода крестьянского... Кумоньки[2] это, дедонько…

К слепому подводят правофлангового:

– Шшупай, дедонько, роги есть? В тебе бог наш бдит... Шшупай, родненькой!

Трясущаяся, костлявая рука когтится над обреченною головой.

Вооруженные конники сгоняют на площадь все новые толпы испуганного, оглушенного происходящим народа.