В чистом поле | страница 36



Да, путь к нефтяным глубинам нелегок и порой трагичен!

Месторождение обустраивается разными организациями и предприятиями, приходится всякий раз обращаться к тому или другому начальнику за помощью, чтоб попасть в производственное подразделение. Перекачивающие дожимные станции, строящиеся лежневки, промыслы, но особо поражает, даже восхищает, буровая знатного мастера Виктора Китаева, её глубинная работа.

И – вокруг люди, люди. Из разных мест могучей страны, разных национальностей. Русские, украинцы, белорусы, кавказцы в меховых шапках, завязанных тесемками у подбородков. Да, кавказцы – не при лотках с мандаринами, а при тяжелых гаечных ключах… Разговоры с первопроходцами. Оптимистичный настрой всюду. Вдохновение так и взрывает свежие впечатления.

По вечерам, возвратившись с производственных плацдармов, накинув полушубок, строчу я свои строки. Азартно, горячо. Не очень пока задумываясь об отделке строк. Потом, потом… Главное уловить суть, настроение и вложить все это побыстрей в каркас рождающейся поэмы о первопроходцах!

О, это потом уж было немало переделано. Переписано заново. Оттачивалось, уточнялось, пока поэма не вошла в московский сборник, изданный в издательстве «Современник» в 1975 году. Книжка эта, получившая комсомольскую премию, именовалась «Снега Самотлора».

Иду как-то вечером к Кукарскому. В его гостинице шумно, табачный дым коромыслом даже в коридоре. Полушубки, рюкзаки, унты, бутылочная тара, тут и там веселые компании за дверями жилых комнат. Часто хлопает входная, с улицы, дверь. Кто-то очередной, в ватнике или в шубе, вваливается с мороза, таща за собой шлейф стужи. Толя, пристроившись на одном из подоконников в коридоре, пишет у заиндевелого окна. Ты что, спрашиваю, сидишь тут, никуда не ездишь? А он: я с народом разговариваю, тут, знаешь, какой народ! А ездить? Это для тебя в новинку…

Поэму Анатолий Степанович Кукарский назвал так – «Мне рассказал Самотлор». Так называлась и его последняя стихотворная книжка, вышедшая в Свердловске в 1978 году. Толя успел подержать в руках только сигнальный экземпляр…

Умер он скоропостижно от сердечного приступа, как заключили медики «скорой». Умер после ноябрьских праздников того же 1978-го. На печальной тризне, одна знакомая докторица, которая знала и даже лечила поэта, доверительно сказала нам: «Знаете, ребята, конечно, ишемия… Но здесь и-похмельный синдром… Принял бы человек граммов сто пятьдесят, ничего бы не случилось».