Все, практически, знали друг друга…
Пережил я еще одну лютую зиму на улице Льва Толстого, в Киселевке, в снятой комнате у других хозяев. Купленные в горкомхозе сырые дрова разгорались в печурке только после многих титанических усилий! И все же мне удавалось вести не только младо-семейную жизнь, варить борщи, сочинять стихи о жарких деревенских сенокосах, но и делать курсовые по литинститутской программе, писать газетные репортажи.
Наконец встретили мы с Марией весну! Окна нашей комнаты смотрели на реку Ишим. А он, прошумев ледоходом, вдруг напористо полез из берегов, затопив все степное пространство правобережья вплоть до синеющего вдали Синицынского бора.
К концу июня река вошла в свое русло, я закидывал с берега удочку, клевал чебак. И с восторженным ужасом смотрел, как располневшая в телесных формах Маша Токарева, теперь Денисова, с разбегу ныряла с речного крутояра в глубину, до полусмерти напугав дремавшего под ближней корягой налима. Затем, переплыв реку, весело махала мне рукой с другого берега, плыла обратно по стремительному течению – вместе с будущим нашим первенцем во чреве, который, мечтал я, может быть, тоже вырастет моряком, в крайнем случае – морячкой!
А Тюмень звала. Обширными возможностями растущего на глазах города. И в самом конце шестидесятых, я – через год работы в Голышманово ответственным секретарем газеты «Ленинец» и через навигацию на Северной Сосьве, где проплавал лето матросом пассажирского теплохода, а Володя – через телевидение в казахстанском Петропавловске, мы вновь оказались в Тюмени.
Однажды полетели в молодой Нефтеюганск литературной группой проводить там Дни литературы. Начало марта. В Тюмени уже весной припахивает, кавказцы, как весенние востроносые грачи, поналетели, веточки мимозы к 8-му Марта продают по сногсшибательным ценам, а нефтеюганские бродячие псы только и спасаются от лютующих еще северных холодов на теплых чугунных люках городской теплотрассы.
Нечволода, как сотрудник Бюро пропаганды, блистая новой дубленкой и бобриковой шапкой, прилетел пораньше, чтоб обеспечить нам график выступлений. Поселился (сумел!) в шикарной по тем временам «канадской» гостинице из сосновых брусьев, куда селили обычно иностранных специалистов и наше высокое начальство – министров, партийных боссов.
Суточное проживание в «канадской» – на фоне пылающих факелов попутного газа! – стоило пять-восемь рублей. Немало по тем временам. Нам, остальным стихотворцам и прозаикам, выделили прохладную обшарпанную двухэтажку под названием «Обь» № 2, где суточная плата в пятикоечном номере была всего 70 копеек с носа.
