— Мотив не могу, Шурка.
— Э, не можешь, а наш Васяня может.
Витька думает о Васяне, который может играть мотив, усмехнулся Шуркиной простоте, взял первый аккорд.
Ледяными когтями царапает стекла буря. Она замела уже санные следы на улице, конский помет, клочья сена, уметывает сугроб у крыльца. Где-то за огородами, в урмане, бродят волки, воют на холодную луну. Похрапывают лошади, звякая недоуздками.
Витька играет цыганочку. Тихо, без надрыва, с чувством. Играет, наклонив светлую голову к гармошке, словно прислушиваясь и к вьюге за окном, и к собственной грусти по дому, и к ударам сердца.
Плясать никто не решается. Лохмач ерзает на лавке, притопывая в такт полуботинками.
— Ну вот… Теперь, может, вальс? — спрашивает Витька.
Галина смотрит на него пристально и как-то бесстыдно-откровенно.
— Ой ты, как хорошо! — она подсаживается ближе к Витьке, прислонясь к нему тугим плечом. — А я тебя где-то видела.
— Меня? Нет, не может быть, — но тут же Витька думает, что она говорит это неспроста, ей хочется с чего-то начать разговор, ему и самому хотелось с ней разговаривать — только о чем?
— Может быть, и видела. В городе? — сказал он и про себя разозлился: «Не то говорю, не так».
В запечке громыхнули ухваты, и в полутемном проеме горницы возник Толя. Широкоплечий, босой, в помятой вельветке, заспанный.
— Самодеятельность… Спать надо, мордовороты. Чемакин ни свет ни заря разбудит… Здравствуйте, — он только теперь заметил Галину, пристально посмотрел. Та тоже с интересом глянула на него, зажглась румянцем.
Толя всунул босые ноги в Шуркины валенки, стоявшие у опечка, набросил на плечи полушубок, шагнул к двери.
— Проверю, почем мороз кусается… Наяривайте, мордовороты, пока я добрый. — С улицы врываются клубы холода.
Галина засобиралась:
— Мне — домой.
— Я провожу, — с готовностью сказал Лохмач.
— Не надо, мне через дорогу, рядом…
Минут через десять возвращается Толя.
— Не примерз там? — спросил Акрам.
— Ну и прорва девка, — жамкнул Толя в кулаке сушку. — А ничего, самый сок! Да…
Лохмач расшнуровывает полуботинки, сердито отпихивая щенка. Витька уже не слышит Толиных слов. Но долго еще ворочается под колючим суконным одеялом.
Трещит и рвется за окном буря, клочья ее сыплются на тесовую крышу, в трубу, просятся в тепло. Уже в полудреме Витька слышит, как вернулся Никифор. Скрипнула Никифорова кровать, и скоро смолкли все звуки.
2
У попа была собака,
Он ее любил.
Она съела кусок мяса,
Он ее убил.
Сашка Лохмач откапывает ворота. Во дворе уже протоптали тропинки: от калитки до крыльца, к завозне, к поленнице. Сошлась вся бригада, во дворе тесно.
