», лучший из них: «А почему бы и нет?»
Стыдно признаться, что однажды я попытался неловко пошутить на эту тему: «Послушайте, я прожил с ней два года. Она обходится мне примерно в двадцать фунтов в год! Она очень красивая и веселая. Она привязана ко мне, но не навязчива. И она прекрасно пахнет! Она не спрашивает, почему я вернулся домой поздно, не болтает со мной за завтраком, и мы никогда не ссоримся из-за того, кто какую страницу воскресной газеты будет читать». Когда до меня дошло, что все это можно отнести не к домашней сове, а к настоящей подружке, я сразу же исключил подобные объяснения из своего репертуара.
Когда люди встречаются с Мамбл, мне почти никогда не приходится объяснять, почему мы живем именно так. Какими бы ни были их предубеждения, увидев серую неясыть, они всегда светлеют лицом и смягчаются. В первый год нашей совместной жизни, когда она могла встречаться с людьми не из-за решетки или стекла, первая реакция неизменно была одинаковой: «О!.. Но она же великолепна!» – и часто сопровождалась поглаживанием совы.
Гораздо меньше мне нравилось то, что при встрече с теми же людьми – даже через несколько лет! – они говорили: «А, да, конечно, я вас помню! Вы – тот человек с совой!» Но меня утешала мысль о том, что поводы для того, чтобы запомнить человека, бывают и похуже.
* * *
Возможно, мои предостережения относительно того, что не стоит поддаваться искушению спасти потерявшегося совенка, показались вам неуместными в книге, посвященной рассказу об удовольствии жить с совой, но меня оправдывает то, что я не забирал Мамбл из дикой природы. Она родилась в неволе, воспитывалась людьми и никогда не встречалась с сородичами. Я сумел дать ей более долгую, сытную и менее опасную жизнь, чем ожидала бы ее в лесу. Поначалу меня терзало чувство вины за то, что я лишаю ее свободного парения в небесах, но скоро я понял: в отношении серой неясыти подобные чувства – лишь человеческая сентиментальность, не имеющая ничего общего с реалиями природы. Неясыть – не жаворонок и не сокол-сапсан. Это домашняя кошка с крыльями. Пару раз ей представлялась возможность взлететь, но Мамбл не проявила ни малейшего интереса к парению в небесах в конце концов, ее преждевременная смерть оказалась связанной именно с человеком, пребывавшим в таком сентиментальном заблуждении.
Чувства, охватившие меня после этого события, и были причиной того, почему я, несмотря на все уговоры родных и близких, так долго собирался с духом, чтобы объединить заметки и фотографии за пятнадцать лет, проведенных с Мамбл, и превратить их в книгу. Когда я начал перечитывать свои записи, сделанные в середине 90‑х годов, в моей душе проснулись чувства, которые я давно запер на прочный замок, но я рад, что решился на это.
