Тогда тоже была зима. Стоял декабрь, кругом лежали сугробы - чистые, белые, искрящиеся, и мороз покалывал кожу на лице. В последнюю ночь перед Штормом во всем Авадоне наступило странное затишье - будто город накрыли ватным одеялом и легонько так, будто бы шутя, придушили, чтобы не трепыхался...
Стояла такая тишина, что можно было услышать, как снежинки кружатся в белых конусах света фонарей. Вдалеке прозвенел последний трамвай. Они гуляли: по вечерам Лимек встречал Камиллу с работы, и они шли домой пешком, по улице Сарториуса до площади Авернуса, а оттуда уже в Вааль-Зее - крюк, конечно, еще тот, но он позволял обойти стороной Ашмедай и держаться подальше от Набережной.
- Знаешь, - сказала Камилла, - по нашим прогнозам этого затишья не предвиделось... Давно уже не было так тихо.
Камилла мечтательно вздохнула. Она только что сменилась с дежурства, и мыслями все еще была на работе, у самописцев, радиозондов и перископов. Камилла держала Лимека под руку, тесно прижавшись к нему, и, сняв варежку, ловила снежинки.
- Камилла, - через силу выдавил Лимек.
- Да?
- Помнишь, что я тебе обещал?
Она вдруг резко остановилась и повернулась к нему лицом. Щеки ее румянились - то ли от мороза, то ли от волнения.
- Помню, - прошептала она.
Лимек понял, что не может говорить дальше. Слова обжигали горло расплавленным свинцом, а вырвавшись наружу и остывая в морозном воздухе, становились тяжелыми и холодными.
- Они закрыли дело. А меня переводят в другой отдел. Я больше не смогу его искать. Прости...
Камилла побледнела. Лимеку всегда нравилась ее кожа - молочно-белая, нежная, с голубоватыми прожилками вен. Но сейчас, когда ее румянец исчез за одно мгновение, Лимек испугался.
- Подожди, - сказал он, но она покачала головой и высвободила руку. - Не уходи, - сказал он, но она уже ушла.
Ступила за пределы светового пятна под фонарем и навсегда исчезла во мгле зимней ночи.
И тут Лимек понял, что это сон. Часть сознания намекнула, что он лежит на кушетке в своем кабинете, положив голову на жесткий валик, запив две таблетки люминала солидной порцией джина, и лицо Лимека подрагивает во сне, потому что Лимек видит то, что было семь лет назад, и что исправить или изменить уже невозможно.
