Гарусов сам не знал, но ответил:
— Люблю.
— Ой, — обрадовалась Марина Борисовна, — вот и я люблю смотреть на разных людей. Люди — это опознавательные признаки жизни.
Сказано было непонятно, но хорошо. Гарусов взял толстенный бархатный альбом и отстегнул бронзовые застежки. Оттуда обильно полезли снимки, как будто они были там под давлением.
— Ничего-ничего, потом мы упихаем все это обратно. Я уже пробовала, удивительно емкий альбом.
Марина Борисовна ушла ставить чай, а Гарусов сосал леденец и перебирал снимки. Их было много, и все разные — старинные и современные, пожелтевшие и передержанные (Гарусов фотографию отчасти знал). На некоторых он с волнением узнавал Марину Борисовну: те же длинные глаза, удивленные губы, та же тонкость в овале, теперь уже слегка помятом временем. На одном снимке она стояла лицом к лицу с каким-то большим черным, резко смеющимся человеком. Они смотрели друг на друга сквозь струны теннисной ракетки, и на удлиненное лицо молодой Марины Борисовны падала клетчатая тень. Как они друг на друга смотрели...
Но тут в коридоре послышался грохот, кто-то, сварливо повышая тон, женским неумелым слогом стал ругаться, а потом нежный голос Марины Борисовны с педагогической отчетливостью сказал:
— Отлично, Анна Григорьевна, милая, завтра мы обо всем этом поговорим, а теперь пропустите меня, пожалуйста, я чайник несу, могу вас ошпарить.
— Чайники, кофейники, — отвечал первый женский голос. — А где мои чайники, где мои кофейники? Нету их. Прогорела вся моя жизнь. Смерть одна у меня осталась. Придет, скажу ей: здравствуй, дорогая гостья моя смерть, давно я тебя жду не дождусь. Марина Борисовна, святая женщина, одолжи ты мне до понедельника два восемьдесят семь. Я же не трешку прошу, только два восемьдесят семь.
— Да вредно же вам пить, Анна Григорьевна, — опять зазвучал убедительный нежный голос. — Я вам даю, а совесть меня мучает, может быть, этим я вас убиваю.
— А ты не думай, дай, как человек человеку.
— Да и нет у меня сейчас денег.
— По-оследний раз дай. Самый последний.
— Ладно уж, последний раз. Только вы потом не отказывайтесь, помните, что мне обещали.
Дверь отворилась, и вошла Марина Борисовна с чайником в руке, а за ней — средних лет обглоданно-худая женщина с блестящими глазами.
— Познакомьтесь, это мой ученик, способнейший молодой ученый, Толя Гарусов, а это моя соседка Анна Григорьевна, тоже очень хороший человек.
Способнейший молодой ученый молча встал и поклонился. Анна Григорьевна с ужимкой подала ему узкую холодную руку:
