В этой вакхической стихии, переходя из рук в руки, она чувствовала себя как рыба в воде и пользовалась такой популярностью, что редкая пирушка обходилась без сладострастной и безотказной прелестницы. Она щедро раздаривала свою молодость и красоту, невзирая на ранги, звания, положение в обществе: рабы и патриции, музыканты и матросы встречались в одном будуаре.
О ней ходили легенды, шутки, небылицы, делались ставки: скольких граждан и рабов она примет сегодня. Клиентура Феодоры не выдержала бы никакого учета, самой пикантной новостью вечерних встреч за кружкой вина были ее последние подвиги, мужчины наперебой хвастались, как она им отдалась, восторженно подчеркивая достоинства и внешние данные. А в светлое время суток шарахались и делали вид, что не узнают на улице.
В этом вакхическом угаре шли годы. А годы, как известно, безжалостны. Красота 24-летней Феодоры уже не так блистала, как в 17 лет, тем более на фоне подросших за это время нимфеток. Быть может, она бы еще лет 10 превосходила всех самых юных, если бы… если бы не безрассудно-расточительная, напропалую развратная жизнь.
Видя, что больше никому не нужна, она опустилась ниже некуда. Но так уж, видимо, было ей предначертано — чтобы возвыситься недосягаемо для всех. А пока что ей оставалось лишь вернуться на родину, Кипр, где она решила возложить свою жизнь на алтарь храма Афродиты.
Неизвестно, какой бог помог ей — христианский или языческий: она встретила Гекебола, префекта одной из областей в Северной Африке. А тот увлекся ею до такой степени, что забросил государственные дела и потерял должность. Не имея более возможности содержать Феодору, он ее выгнал. Из роскоши, которой она до тех пор никогда и не видела, Феодора попала на грязь мостовой.
Близкая к помыслам о самоубийстве, не зная зачем, Феодора вернулась в Византию.
Ей снова встретился спаситель — на сей раз в облике старой ведуньи, которая не только приютила ее, но и предсказала большое будущее, в ожидании которого предложила наполнить свое сердце раскаянием и в качестве епитимьи поработать у нее ткачихой. Предсказанию вторил странный сон, будто повстречается ей сам Князь Тьмы и станут ей принадлежать все сокровища мира.
Жизнь не оставила Феодоре особого выбора: проституция в ее возрасте уже не приносила тех заработков, которые позволили бы иметь кров. И она села за ткацкий станок.
И вот однажды… Как в сказке! Он увидел ее, ткущую холст… И тут же попросил руки!
