По мнению Юнга и его последователей, развитие городов открывало перед фермерами потрясающие возможности для модернизации — формирования, как выразился сам Юнг, «сельского хозяйства, вдохновленного огромным спросом»>51. Но его энтузиазм разделяли не все. В глазах Уильяма Коббета — фермера-джентльмена, публициста и неустанного защитника деревенской бедноты — города представляли собой «прыщи»: паразитические наросты, поглощавшие все, до чего они могли дотянуться. Немногим лучше он относился и к горожанам, считая, что они незаслуженно пользуются плодами чужого труда и даже не снисходят до благодарности. «Все мы, занимающиеся чем угодно, кроме сельского хозяйства, — просто дезертиры, бросившие свой плуг», — писал он>52. Коббет, в отличие от Юнга, был сыном мелкого фермера из Суррея и отождествлял себя с сельскими тружениками, которых считал «лучшими и самыми добродетельными представителями человечества»>53. Он посвятил себя борьбе за их интересы, публикуя на страницах своего еженедельника «Политический обозреватель» поток обвинительных статей против новомодных методов и мер, разрушавших деревенский уклад. Ненависть Коббета к Лондону была так велика, что вместо названия города он всегда употреблял выражение «исполинский прыщ». Но поскольку политическая деятельность вынуждала его проводить немало времени в столице, Коббет решил не терять его даром и предпринял серию ознакомительных поездок, чтобы своими глазами оценить последствия урбанизации. Написанный по их итогам труд «Сельские прогулки» увидел свет в 1830 году и содержал массу резких выпадов против городов: «Не я ли уже двадцать лет с прискорбием смотрю на эти неестественные образования, эти чахоточные опухоли, эти мерзкие прыщи, порожденные разложением и порождающие преступность, нищету и рабство? Но какая судьба должна постичь самый большой из этих прыщей — чудовище, которое глупые щелкоперы-газетчики называют „метрополиям" и „столицей империи"?»>54.
Коббет предлагал простейший выход из положения — покончить со всеми «прыщами» на теле Англии, в буквальном смысле вскрыть их, как нарывы, и вернуть деревню в прежнее состояние. Такое желание впоследствии возникало отнюдь не только у него, но, к его огорчению, волна урбанизации уже катилась в противоположном направлении и остановить ее было невозможно.
Однако с другого берега Ла-Манша люди с интересом наблюдали за «английским чудом». Пока голландцы и англичане проводили земельную реформу и изобретали новые сельскохозяйственные методы, Франция погрязла в прошлом — неподдающиеся введению в оборот пустоши, непомерные налоги для крестьян и запутанные права собственности препятствовали росту аграрного производства. Подобно тому как в предыдущем столетии английские фермеры перенимали опыт голландцев, французы теперь отправлялись в Англию за остро необходимыми агрономическими знаниями. А поскольку отношения между двумя странами оставляли желать лучшего, эти ознакомительные поездки зачастую принимали форму сельскохозяйственного шпионажа. В 1763 году французское правительство в нарушение установленного в Англии запрета на вывоз скота оплатило контрабандную переправку во Францию трех баранов и шести овец линкольнской породы, а в 1785 году в парижском Королевском сельскохозяйственном обществе непонятно откуда взялись английские семена турнепса, немедленно розданные его членам
