В искренности нужно соблюдать меру – даже с самыми близкими людьми. Говорить все – это значит превращать в окончательный приговор то, что могло быть всего лишь минутным капризом. Это значит из-за пережаренного куска мяса, из-за мигрени или из-за грозы рисковать дружбой.
Для доброй беседы нет ничего более важного, чем уверенность во взаимном уважении. Каждый хочет соответствовать впечатлению, которое составилось о нем у собеседника, и старается прыгнуть выше головы.
Однако тут нужна мера: постоянно прыгать выше головы – утомительная акробатика.
Мы любим чистосердечие тех, кто нас любит. Чистосердечие прочих называется дерзостью.
Есть люди, от одного лишь присутствия которых мы теряем чувство меры и перестаем здраво мыслить. Ощущая их враждебность, мы будто торопимся обогнать собственную мысль. Из этого испытания мы выходим в ярости на самих себя, и воспоминание об этом становится при очередной встрече с этими людьми причиной новых мучений. Нужно избегать таких встреч – или серьезно себя к ним готовить, обдумывая заранее свою линию поведения.
Мы бываем естественны только с теми, кого мы любим.
Откровенно говорить о наших недостатках мы можем лишь с теми, кто признает наши достоинства.
К нам довольно поздно приходит умение признаваться в том, что мы не знаем чего-то, или в том, что мы не прочли каких-то книг. А стоит только пойти на это, и с души свалится камень!
Почитание почти всегда кончается оскорблением того, кого почитают.
Есть особое искусство противоречить собеседнику так, что это оборачивается самой ловкой лестью.
Признание в собственной робости само по себе уже означает преодоление ее.
Человеку следует отвечать за то, что он пишет, а не за то, что говорит. Оратор, упиваясь красотами собственной речи, увлекается и незаметно переходит грань, за которой слова перестают выражать мысль.
Страсти бегут за словами, как зеваки за уличным шествием.
Раскрывая перед собеседником душу, мы вдруг обнаруживаем, что ровным счетом ничего о себе не знаем. И вот приходится возводить здание этаж за этажом, по мере того как мы ведем по ним посетителя.
Ложь чаще проистекает от безразличия, чем от притворства.
Иностранец сидит в углу, почти в одиночестве. Это в его честь устроен прием, это ради него собралось здесь столько выдающихся личностей; но, едва бросив на него взгляд, они разбредаются по гостиной. Они предпочитают привычную посредственность нелегкому для общения величию, и человек, который у себя на родине всегда окружен почтительно внимающей ему толпой, грустно беседует о чем-то с ребенком.
