— Которой у меня нет, — вставила Шарлотта, не успев подумать над этими словами.
— Верно, — энергично продолжила Мэри, отламывая на ходу веточку. — Женщины, которые полагаются на внешность, оказывают себе и другим женщинам очень дурную услугу…
Она высказывала аргумент за аргументом, хлеща по веткам и заставляя грачей презрительно кричать, а Элен все сильнее сжимала руку Шарлотты.
Нет, не было нужды бежать тем вечером к зеркалу в мучительных поисках подтверждения или опровержения. В конце концов, ты всегда знала, что ты ниже и худее остальных девочек, что твоя кожа лишена свежести, что ты единственная не улыбаешься широко, чтобы не показывать этих несуразных зубов. Ты уже знала. Но знание носит разные личины. Знать в тишине запертой гостиной своего «я», что ты непривлекательна (уродлива, называй это уродством), совсем не то, что услышать это от кого-то другого. Совсем не то, когда распахивают дверь и обнажают этот факт, и он вываливается наружу, как спрятанный труп.
— Шарлотта, прекрати. Сядь. Поболтай. Не делай ничего. — Мэри беспомощно улыбнулась. — Побудь хоть минуту незанятой.
Уроки окончились, но Шарлотта продолжала работать, стоя на коленях перед окном, чтобы поймать последние лучи заходящего солнца. Французский делал кляксы на странице, напевал гнусавую песенку в голове. Не такой ритм, как в английском, скорее отсутствие ритма: не хватало ощущения, что ступаешь по земле.
— Нет. Нет, я не хочу.
— Почему? Нет ничего плохого в том, чтобы немного расслабиться.
Как всегда, слово «плохой» привлекло внимание Шарлотты подобно тому, как собака прислушивается к собственной кличке.
— Да… я знаю. Но я хочу продолжить. Это то, что у меня хорошо получается, или все, на что я гожусь. Я хочу провести здесь время как можно полезнее. Это стоит папе денег. И это моя подготовка к тому, чем я должна заниматься в жизни. Как ты говорила на днях, Мэри. Женщины временного использования.
— Наверное. Но возможно, было бы разумнее, если бы нам позволялось заниматься настоящим делом. Например, юриспруденцией, медициной. Да чем угодно. А вместо этого… Ты не хуже моего знаешь, каково это — быть гувернанткой испорченных отпрысков какого-нибудь богатого владельца фабрики.
— Хотя не во всех подобных домах дела обстоят именно так, — сказала, тактично кашлянув, Элен. Некоторые из их одноклассниц принадлежали к разряду «отпрысков богатых владельцев фабрик», и впереди их ждала набитая пухом, украшенная бахромой и завешанная драпировками жизнь. Покойный отец самой Элен был фабрикантом, а семья жила в доме с безукоризненным названием Райдинги, но создавалось впечатление, что состояние, распределенное на столь многочисленное семейство, было несколько скудноватым. А отец Мэри был бизнесменом, который обанкротился и теперь трудился не покладая рук, чтобы вернуть долги. Шарлотта, самая бедная из них, прекрасно знала, что Мэри говорит правду. С другой стороны, взгляните на мисс Вулер. Уважаемая, независимая женщина, зарабатывающая собственным интеллектом. Она жила просто, в чем-то ограничивала себя, но в ее жизни было развитие, были книги и музыка, а значит, было чем восхищаться. И к чему стремиться? Или требуется еще какая-то жертва, чтобы достигнуть безмятежности мисс Вулер, само платье которой, белое и выглаженное, казалось, шелестело тише, чем у всех остальных? Однако Шарлотта не озвучила этих вопросов: она боялась услышать от Мэри, что даже для управления школой мисс Вулер требуется небольшая сумма собственных денег. А ей хотелось продлить восхищение, как может хотеться держать у себя фамильную реликвию, не зная, подлинник это или подделка.
