— Нет, крестьянка Мина остается верной ему даже после того, как он берет в жены Елену Викторину, — говорит Шарлотта, гладя Эмили по волосам. — И даже после того, как Елена умирает от его равнодушия.
— Еще одна жертва на алтарь его честолюбия. Но ведь эта черта всегда была присуща характеру Уэлсли, не правда ли? А теперь, когда он стал маркизом Дору… Ты горячая. У тебя начинается жар?
— Нет, нет. У меня сегодня немного болел живот. Пирожки Тэбби, наверное. Брэнуэлл, кстати, говорит, что нельзя умереть от равнодушия. Он говорит, что должна быть научно обоснованная причина.
— Это и есть причина, — возмущается Эмили. — Ничего, наверное, не может быть губительнее этого…
— Тсс, тетушка идет.
Они лежат тихо и неподвижно, пока цокот паттенов не достигает лестничной площадки и не замирает. Пламя свечи рисует яркую линию под дверью спальни; наступает момент критического прослушивания. Потом линия стирается, шаги удаляются.
— Так выйдет ли когда-нибудь Мина замуж за кого-то другого? — продолжает Эмили.
— Нет, она душой и сердцем предана ему, хотя это и безнадежно. Она даже помогает нянчить его детей. Я…
— Не останавливайся, это было так мило. Шарлотта, что такое?
— Прости, думаю, я…
Какой стыд: обмочить постель, будто она ребенок малый, да еще и лежа рядом с Эмили. И потом, что Тэбби скажет, увидев простыни? Торопливо, но осторожно Шарлотта выскальзывает из-под одеяла. И вдруг видит — летняя ночь достаточно светла для этого — пятно на ночной рубашке, слишком темное, чтобы быть чем-то другим…
— Нет, Эмили, не приближайся ко мне. Со мной что-то неладное. Думаю… думаю, у меня то же, что было у Марии и Элизабет.
Чистый белый ужас при мысли об этом, без тени удивления или горя; как будто ты все время знал, что этому суждено случиться, и хранил это знание в аккуратном потайном кармане сознания.
— Прекрати! Что ты имеешь в виду? Дай посмотрю… — В голосе Эмили паника, быть может, от одних только имен Марии и Элизабет: теперь их редко произносят и только с оттенком суеверного ужаса — за несколько лет они приобрели облик сорок, одетых в тонкие зеленые полумесяцы. — Ой! Господи, это кровь? Тебе больно? Откуда она, из твоего укромного места?
— Похоже. Она просто потекла. Было странное ощущение, а потом… Ах, Эмили, это может быть заразным, осторожней.
— О, не беспокойся. Бедная, бедненькая, иди ко мне. Вот так. Знаешь, Шарлотта, я не думаю, что у тебя то… чем они болели. Знаю, я была еще маленькой, но помню, что тогда все было по-другому. Началось с кашля, а потом они сделались худыми. — Глаза Эмили мрачно горели. — И в школе… разве большие девочки не говорили о таких вещах? Тогда я этого не понимала. И сейчас тоже. Но думаю, это как-то связано с превращением в женщину. Грудь же у тебя растет.
