Длинная, геометрически ровная линия солдат… Каждый статен, щегольски одет; волосы тщательно убраны и напудрены; у кирасиров и карабинеров черные подчесанные усы; тесаки горят, как огонь; ружья чисты в отполированы, как зеркало.
Так выглядела русская армия в середине XVIII столетия. Но за этой молодцеватостью, за внешним лоском скрывалось совсем другое. В сиявшем тесаке полоса оказывалась заржавевшей. Из ружья невозможно было метко стрелять: ложе его было устроено так, чтобы прямо лежать на плече, но, являясь прямым продолжением ствола, оно исключало возможность прицела. «Люди отменно хороши, — писал генерал Ржевский, — но как солдаты слабы; чисто и прекрасно одеты, но везде стянуты и задавлены, так что естественных нужд отправлять солдат не может: ни стоять, ни сидеть, ни ходить покойно ему нельзя».
Чтобы солдаты в марше не гнули колен, им подвязывали лубки так, что положенный на землю солдат без посторонней помощи не мог подняться. В некоторых полках был заведен специальный станок, в который завинчивали солдат на несколько часов, чтобы сделать «попрямее». Солдатам, назначенным в караул, начинали устраивать прически за сутки, и те, которые были «убравши», не могли спать иначе, как сидя.
Непомерно узкая, связывающая все движения одежда губительно отзывалась на здоровье солдат. Вновь прибывавших рекрутов не решались даже одевать по форме сразу, а вынуждены были приучать к ней постепенно, «дабы не вдруг связать и обеспокоить».
Когда же рекрут обживался, становился полноправным, вернее, «полнообязанным» солдатом, тогда с него взыскивали за малейшее нарушение. Если солдат плохо стрелял — это было в порядке вещей, но если в его головном уборе оказывалась незначительная неправильность, его жестоко наказывали.
Современники свидетельствуют, что в лагере не проходило часа без палочной экзекуции, без криков истязуемых. Исправным унтер-офицером и офицером считался тот, кто больнее дрался, «ибо тиранство и жестокость придавали название трудолюбивого и исправного».
Службы никто не знал; офицеры были сплошь невежественны. Поэт Державин, — состоявший в шестидесятых годах фельдфебелем в Преображенском полку, сообщает, что в его роте ни один офицер не знал команды. При выступлении в лагерь, капитан роты, не имевший понятия, что следует делать, возложил командование на фельдфебеля из старых солдат.
