Мать убеждала: «Погуляет и вернётся». Нелли стискивала зубы и ожесточённо молчала.
— Не руби сплеча, ребёнку нужен отец, — осенней мухой жужжал голос матери, а Нелли, уставившись в одну точку, слушала в своём сердце жёсткого, непреклонного невидимого обвинителя: «Вот что бывает с теми, кто идёт против себя самого».
А под рубиново тлеющим, как остывающая лава, слоем этой боли горело странное, почти мазохистское удовлетворение: «Я знала, что так будет. Что и требовалось доказать».
Мать уговаривала сохранить семью, подсовывала статьи на тему «почему мужчина не готов стать папой и как с этим бороться», всё твердя:
— Ты почитай, умные же люди пишут!
Нелли отложила эти статьи, не осилив и абзаца тошнотворных рассуждений умных, многоопытных женщин, безусловно, съевших собаку на теме семейных отношений.
— Мама… Я честно пыталась сделать так, чтобы у меня всё было «как у всех», — с горьким спокойствием подытожила она, захлопнув журнал. — И вот что из этого вышло. Это всё равно что переучивать левшу. Левшой он быть не перестанет, только почерк правой рукой будет корявый.
— Опять ты за своё, — морщилась мать. — К чему тебе этот геморрой вместо жизни? Ну как ты себе это представляешь? На Западе с его толерастией всё может быть, но только не у нас! У нас этот номер не пройдёт. Уголовную статью отменили, да, но жить нормально тебе не дадут. Даже не думай об этом.
— Я взрослый человек, — тихо проронила Нелли. — Позволь мне самой решать, о чём думать. Ты боишься, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна», а мне… ты знаешь, мне уже всё равно. И то, что ты зовёшь «геморроем» — моя суть. Моя душа. Знаешь, я устала отрицать саму себя, ненавидеть саму себя. Всё, что мне остаётся — это принять себя.
— Доченька, ну ты же у нас такая умница, такая красавица, — молитвенно заламывая руки, простонала мать. — На тебя на улице все мужики оборачиваются, когда ты идёшь мимо! Да любой будет счастлив, если ты обратишь на него благосклонный взгляд!
— Я не хочу, чтобы они оборачивались. Не нужны они мне, мама. Не-нуж-ны, понимаешь?! — глядя в пустоту и зацикленно покачиваясь, отчеканила Нелли. Проплыла отчуждённая мысль: «Наверно, со стороны я выгляжу сейчас, как дебилка или как больная аутизмом». — Я сыта по горло притворством.
Отшвырнув все журналы, Нелли хлопнула дверью ванной и включила воду. Журчание струйки, разбивавшейся о холодную белизну ванны, успокаивало.
Отец неожиданно поддержал решение Нелли подать на развод:
