Не знали мы, не знали мы, что не встречать нам этот праздник вместе…
— Какой это смелый русский народ!
— Как?
— А работники. Стоит на самой верхушке… Я проходил мимо дома, там щекатурщик щекатурит и не боится ничего.
Но тут Иван Кузьмич вдруг забарабанил пальцами по столу, взял свою шляпу и стал раскланиваться.
— А вы уже хотите…
— Да-с, говорит. Извините, что, может быть, наскучил вам.
— Как-с можно! Напротив, я должна благодарить за подобное препровождение времени.
На эти слова он улыбнулся. И так хорошо!
— А мне так, право, кажется, что я наскучил.
— Ах, право нет!
— Ну, так если нет, так позвольте мне и в другое время вечерком когда-нибудь…
— Очень приятно-с…
Какой достойный человек! — думала я. Как приятно с ним говорить! Какой превосходный человек!..
А дни летят, а сердце так бьется, что изъяснить трудно. Везде, куда ни поворочусь, так вот и стоит Иван Кузьмич.
Точно правда, что от судьбы никак нельзя уйти. Хотела было думать о другом, но чем не займусь — пробовала сматывать нитки, шила ридикюль — а Иван Кузьмич все так и лезет в руку.
И вот, наконец, явился он еще раз. И сразу, по всему его виду мне стало ясно, что он пришел просить моей руки.
— Я пришел к вам, сударыня, изъяснить одно дельце, — проговорил он. — Только я хотел прежде знать, не покажется ли оно вам странным?
Я потупила глаза, словно и не понимаю, в чем дело.
— Что же такое?
— Нет, сударыня, вы скажите вперед: не покажется ли вам странно.
— Пожалуйста, как можно, чтобы было странно, — от вас все приятно слушать.
— Но пусть лучше я вам скажу когда-нибудь после, — не решился все же Иван Кузьмич.
— А что же это такое? — спросила я в надежде, что он все-таки решится.
— А это… Я хотел было, признаюсь, теперь объявить вам это, да все еще как-то сомневаюсь.
В это время вошел его приятель и говорит:
— Господи, ты боже мой, что это за человек! Это просто старый бабий башмак, а не человек, насмешка над человеком, сатира на человека!
Но я сделала вид, что ничего не слышала, и спрашиваю, как будто ничего и не было:
— Отчего же вы сомневаетесь?
— Да все как-то берет сомнение.
Тогда, наконец, его приятель сказал:
— Как это глупо, как это глупо! Да вы, сударыня, видите: он просит руки вашей, желает объявить, что он без вас не может жить, существовать. Спрашивает только, согласны ли вы его осчастливить.
А я не знаю, отвечать на это или нет, потому что ведь не сам Иван Кузьмич мне это сказал, а другой человек. И все же я осмелилась ответить, словно бы это спрашивает не он, а сам Иван Кузьмич.
