Ты + я | страница 2
Если вы видели в общественном транспорте могучего мужчину – его необъятные плечи значительно возвышаются над всеми прочими плечами – и если он, уступая место какой-нибудь мадонне с младенцем, встаёт и, опираясь на палку, вырастает вдруг под самый потолок, касаясь его головой, – это и есть Шериф.
На нём длиннополое пальто, брюки гораздо шире положенного модой (плюёт он на моду, если ему так удобнее и больше нравится).
За ним вечно увивались смазливые девушки, и Раечка в их числе. Немало усердствовала её родня, привечая его. Вообще-то к ней уже присватывался достойный человек, но… Если девушка места себе не находит… На одном из вечеров Раечка, тоненько, страстно стеная, отдалась милому. Через месяц сыграли богатую свадьбу.
Шериф был покладистый малый. Когда молодая жена допекала истериками, искал шапку, шарф и, поцеловав спящую дочь, хромая, уходил, и иной раз не возвращался по две ночи. Раечка обливалась слезами и бежала искать утешения у своей многочисленной крикливой родни.
Она дико его ревновала, чувствуя женским чутьём весьма прохладное отношение Шерифа к ней, и Её Величество Супружеская Привычка была бессильна тут что-либо поделать. Шериф жалел жену, но ведь никто насильно не толкал её замуж за него, верно?
Из всего женского пола, родившегося под этим небом, он был страстно, по-отцовски неравнодушен лишь к своей четырёхлетней дочери Аринке.
Для Раечки дочь, в первую очередь, была закреплённым живым свидетельством (куда более надёжным, чем брачное) их с Шерифом союза. И любила она Шерифа в дочери, его продолжение в ней, любила злой напряжённой любовью, словно бы назло.
Она в последнее время многое делала назло. Не хочешь навестить дядю, так я одна пойду и наговорю с три короба, чего и не было. Ты любишь Аринку, а я – назло – больше буду любить, и игрушки буду покупать самые дорогие, и буду говорить, что папа у нас злой, нехороший.
Но Раечка с досадой видела, что Аринка обращает мало внимания на купленные ею игрушки, а с нетерпением ждет «милого папуса». Когда Шериф возвращался со смены, Аринка в одной рубашечке неслась в прихожую и прижималась плоским тельцем к его брючинам.
А он, ухая, поднимал её под потолок, и они долго, с грустной нежностью бодались лбами, тёрлись носами и шептали на ушко один другому невообразимую чепуху.
Раечка стояла за дверями, кусая губы, зло, без слёз плача. Распахивала дверь и резко выдёргивала Аринку:
– Ребёнку пора спать, не нарушай её режим.