Полыхающие в полнеба пожары апельсиновых островных закатов. Тропические звёзды, которые хочется потрогать пальцем: такими они кажутся крупными и тёплыми. Океанские волны: стеклянные, толстые, дутые – как будто в прибое бесконечно перекатывается туда-сюда гигантская зелёная бутылка, брызжа, шипя, покалывая и свежа лица пеной шампанского…
Мы боимся одного: что наши сердечки не вместят этого счастья и лопнут от счастья прямо в аэропорту у стойки регистрации билетов!
– Ну, начали!
Камеру мы устраиваем на куче веток и камней, вместо штатива. Маша становится на краю обрыва. Ветер рвёт из моих рук плакатик. Подхватывает и уносит обрывки Машиных слов, ей приходится перекрикивать ветер. Одновременно одной рукой она тщетно борется с волосами. Ах, какая мизансцена!
Наступает кульминация. Маша делает театральную паузу… Наши уши на макуше, как у сеттеров, делают стойку.
Тайник устроен в розовом домике для прислуги, под кроватью, под разным хламом. Там сучок в плинтусе – на самом деле это кнопка. Подавить её трижды. Копнуть на полштыка, лопата звякнет о кирпичи… Кирпичи осторожно вынуть…
Всё-таки скудная фантазия у этих гламурных певиц, насмотревшихся бабских детективов. Не удивлюсь, если лопата с костяным звуком ударится об истлевший скелет несчастного мастера, колдовавшего над Машиным тайником – ведь так всегда бывает в детективах.
Уф-ф! Напряжение последних суток не проходит бесследно для нас со Светкой. У меня от слабости дрожат и гнутся коленки. Несколько раз, пока Маша читала текст, я от бессилия опускала плакатик.
Светка вообще, краше в гроб кладут, вся квёлая, как сонная муха. Вот муха подползла ко мне и прошипела в ухо: «Да что с тобой?! Того и гляди в обморок грохнешься».
Значит, я выгляжу не лучше. И это в самый ответственный момент, когда от нас требуется максимум воли и собранности. Сейчас мы должны звенеть как натянутая тетива, сжиматься в железный комок мускулов и нервов.
Но мир продолжает тошнотворно мутнеть и расплываться, двоиться и троиться перед глазами, как в кривом зеркале. Всё подёрнуто пеленой: небо, облака, дерево, обрыв, Маша на краю обрыва.
Вот она подходит к нам. Нагибается, осматривая с профессиональным интересом, как врач.
– Ну что, мышата – кажется, так вас звала Ариадна? Глупенькие, кто же оставляет в таком деле свидетелей? Вы подписали себе приговор в ту минуту, когда предложили свой план. Он жутко примитивный и тупой, как вы сами. Но я заметила: именно примитивные тупые планы претворяются в жизнь как по маслу.
