– Послушай, Лиза, у меня есть идея! А может мне устроиться в дом княгини в качестве горничной на место изгнанной Лии Хенкиной? Или кухарки?
– Только не это! – воскликнул барон. – Если ты наймешься туда кухаркой, нашему другу графине вскоре придется вести расследование по делу об отравлении.
– Генрих! Это самая черная клевета из всех, какие ты возводил на меня на протяжении нашего брака! Я совершаю ежедневно трехразовый подвиг, готовя тебе завтрак, обед и ужин, а ты…
– А я ежедневно потребляю твои завтраки, обеды и ужины, что являет собой гораздо более высокий подвиг!
– Генрих, я пошла на кухню за скалкой!
– Сокровище мое, не ходи так далеко: возьми лучше каминные щипцы и ущеми ими мои… права человека!
– Это не твои, а мои… права человека, безобразник! – Баронесса выхватила из-под себя подушку и бросила ее в мужа.
Барон перехватил подушку в воздухе и бросился к дверям, потрясая трофеем:
– Прощайте, дамы! Я бегу в Международную Амнистию!
Вслед ему полетела подушка с его стула, но барон уже успел захлопнуть за собой дверь гостиной.
– Вот так всегда! – пожаловалась Альбина Апраксиной. – С ним ни о чем невозможно говорить серьезно! В Амнистию… Он сейчас усядется перед телевизором и станет смотреть все спортивные передачи подряд. Еще кофе?
– Пожалуй, спасибо. А как дела у Марго?
– Все так же, – вздохнула Альбина. – Часами висит на телефоне, все строит какие-то планы со своим издателем. Но что бы он там ни затевал, общипать Птичку у него не получится.
– Ты уверена?
– Вполне! Без подписи Марго ни один денежный документ не действителен, а подписи ее он не получит, потому что я не дам им встретиться. Она у меня будет сидеть под арестом до поумнения.
– Но он может послать ей документы на подпись по почте вместе с какими-нибудь издательскими бумагами, и она подпишет не глядя, как она всегда делает, а потом отошлет ему обратно!
– Ха! Я всю ее почту перехватываю и проверяю!
– Перлюстрация?
– Ну что ты! Я просто отбираю те конверты, которые кажутся мне подозрительными, и складываю их у себя до лучших времен. Не беспокойся, Лизавета, и не верь Генриху: права человека в этом доме все-таки соблюдаются, хотя и не в полной степени…
Апраксина подумала, что со времен диссидентства представления Альбины фон Ляйбниц, урожденной Якоревой, о правах человека претерпели некоторую трансформацию, но затевать дискуссию на эту тему не стала. Допив кофе, она встала и объявила:
– Теперь полезу в «скворечник», надо же навестить нашу «узницу любви». Дай мне ключ от ее узилища!
