Я ошиблась. Это — самый унизительный момент моей жизни.
* * *
— Надо было просто дать тебе одеть ту футболку, — стону я, прижав ладонь ко лбу.
После отравления комнатного растения своей соседки огромной дозой желудочного сока и токсинов, я забралась обратно на верхнюю кровать, прихватив заначку Рейган от похмелья, — адвил[8] и галлон[9] изотонического напитка. Там я и оставалась, переплывая от состояния бессознательности до жалости к себе. Несколько часов сна помогли облегчить чудовищную головную боль. То, что меня вырвало, помогло от тошноты. Но ничего не помогало унять чувство стыда.
Кейси хихикает.
— Это не смешно, Кейси! Нет здесь ничего смешного! Ты должна была держать меня подальше от неприятностей! — Я шевелюсь, и движение напоминает о недомогании в спине. — Почему у меня болит спина?
— Может, из-за кирпичной стены, к которой прижимал тебя Эштон, пока работал над второй базой? — бормочет Кейси с дьявольской улыбкой.
— Я ничего не помню! — ору я, но щеки у меня краснеют.
По существу, все, что я могу припомнить касаемо вчерашней ночи, включает в себя прикосновения, прижимания к Эштону и поцелуи с ним же.
— Почему он? — вскрикиваю я, пряча лицо в ладонях, когда оно краснеет от очередного взрыва смущения.
— Ох…девчушка Ливи. Кто знал, что несколько дюжин «Джелло» высвободят чудовище, скрывающееся внутри тебя?
Девчушка Ливи… Я хмурюсь, когда на меня накатывает еще одна сильная волна, намекающая на нечто знакомое. Так меня всегда называл папа, но почему это прозвище напоминает мне о прошлой ночи?
— Вот…может, это поможет.
Кейси передает мне свой телефон.
Почувствовав внезапную слабость, я дрожащими руками начинаю пролистывать фотографии на нем.
— Кто все эти люди? И почему я их обнимаю?
— О, они — твои лучшие друзья. Ты их любишь, — поясняет она, выгнув бровь. — По крайней мере, ты без конца повторяла им это прошлой ночью.
— Неправда! — задыхаюсь я.
А затем прижимаю ладонь ко рту, когда в памяти возникает еще больше смутных воспоминаний. Я так говорила. Я помню, что повторяла это слово. Множество раз. Почему я не могла просто потерять голос? Или кто-нибудь не оторвал мне язык? Мысль о языке возвращает меня к воспоминаниям об Эштоне, и я стону. Ему я тоже в любви призналась? Поэтому все это и произошло?
Я возвращаюсь к пролистыванию фотографий, чтобы отвлечься и не залиться краской вновь. Передо мной оказывается снимок крупным планом одетого в килт парня с волынкой, который одной рукой обнимает Кейси. Я листаю дальше и вижу Кейси, которая со смыслом показывает на его килт, вопросительно подняв брови.
