Возвращение на пост было трудным, требовало немалых усилий и сноровки. Во всяком случае, когда двуногий увалень вновь возникнул на тропе, Хоо сидел на прежнем месте и выкусывал занозы из брюха и своих длиннющих мохнатых лап. Он был пристыжен, голоден — и неимоверно зол. Он понимал, что за время его вынужденного и весьма унизительного отсутствия движение на тропе было интенсивным, и вновь насытиться ему придется нескоро.
Ох и зол же был Хоо — на двуногую сволочь! Когда пришелец оказался на расстоянии прыжка, Хоо уже не колебался. Он прыгнул и вложил в удар всю свою обиду и желчь. Двуногий даже не пикнул. Он молча взлетел в воздух и так, кувыркаясь, рухнул в колючую пропасть… Хоо смотрел, как он барахтается в кустарнике, и все более удивлялся. Две толстые опорные конечности, неуклюжее, вертикально посаженное туловище с парой коротеньких пятипалых захватов, какой-то дурацкий полупрозрачный колпак… «Ну и уродец!..», — подумал Хоо. Он презрительно фыркнул и занял свое место на тропе.
* * *
Легкий универсальный скафандр для планет земного типа был сработан на совесть. Острые шипы не пронзили даже внешней его оболочки. Уцелел и весьма хрупкий с виду шлем. Он только прогнулся в том месте, где насекомое так люто долбануло клювом. Хуже обстояло дело с тем, кто находился внутри скафандра. Захар терял сознание, потом пытался вспомнить, что же, собственно, с ним произошло, и что за страшилище уставилось на него сверху.
— Образина глазастая… — простонал освоитель, когда сотрясенные его мысли кое-как упорядочились. — Сейчас я устрою тебе бег с препятствиями! Ты у меня попрыгаешь, подлюга, ох и попрыгаешь…
Захар потянулся к набедренному карману и, к своему ужасу, не обнаружил там пульсатор. Увы, не пристегнутый, как полагается, к поясу, он выскользнул при падении и затерялся теперь где-то среди изогнутых стеблей кустарника и странно раздвоенных на кончиках пушистых листьев. Захар мрачно смотрел поверх этой колючей поросли. Дальше был глубокий, очень глубокий овраг. Его сумка с образцами провисла на каком-то крючковатом суке метрах в двадцати ниже и казалась теперь недосягаемой. «И черт с ней…», — подумал Захар. Он мог с таким же успехом болтаться сейчас вместо этой сумки, как висельник, или вообще лежать на дне оврага с перебитым позвоночником и умирать медленной мучительной смертью.
— И на кой черт мне понадобились эти «псевдобриллианты»? — простонал Захар, горько сожалея о своем решении приземлить в последний раз шлюпку. Он получил сполна — за свою беспечность, нездоровую любознательность, алчное, где-то, желание раздобыть еще более «красивый» камешек… Его голова гудела как пчелиный рой в улье, из разбитых губы и носа сочилась кровь, а в правом боку пульсировала острая кинжальная боль. «Перелом, — подумал Захар. — В лучшем случае трещина…».
