Получив согласие короля, dominus Эйлард, воодушевленный и уверенный в победе, держат речь в войску и повел его на приступ к Шлезвигу, где засел неприятель.
Шлезвиг был завоеван.
После сражения Эйлард начал искать своих двух пажей и нашел только одного, Генриха.
— Где-же Альберт? — спросил его рыцарь.
— Не знаю, мой господин, куда об девался; может быть, он ранен и лежит где-нибудь в поле. Я пойду, поищу его, — сказал Генрих со слезами на глазах.
— Я пойду с тобой, мой бедный мальчик, — сказал рыцарь.
Они целый день проискали Альберта, переворачивая трупы на поле сражения, посылали солдат в окрестные деревни, искали его в лесах, где трубили в рог; но нигде не могли найти его и грустные возвращались в свой лагерь. Эйлард утешал Генриха, говоря ему: «Успокойся, мой друг; Альберт жив, иначе бы мы нашли его тело». Генрих поверил вельможе и утер свои слезы.
В жизни часто бывает так, что как только человек успеет успокоиться и сердце его перестанет страдать, новая беда опять над ним стрясется, как будто злой рок дает короткий отдых, чтобы оправиться для нового страдания.
Так было и тут. Не успел рыцарь Эйлард возвратиться к своему шатру, как встретил Генриха Энельторна, другого предводителя короля Эриха, командовавшего на левом крыле в последнем сражении.
Dominus Эйлард рассказал ему, что его паж Альберт фон Штаде пропал без вести.
— Да я его видел в неприятельском войске, — ответил ему Генрих Эмельторн. — Это красивый, белокурый мальчик на белой лошади? Мне указал на него какой-то монах, говоря, что он перебежчик из нашего лагеря и что его зовут Альберт фон Штаде.
Эта весть была для рыцаря равносильна удару ножа в сердце.
— Вы сани это видели? — спросил он его бледнея.
— Да, своими глазами видел, — ответил ему Генрих Эмельторн.
— Если бы не вы мне это сказали, то я бы никогда этому не поверил. Благодарю вас за весть о нем; теперь мы больше его искать не будем.
Рыцарь dominus Эйлард не сказал об этом ни слова Генриху, чтобы не растравлять сердца мальчика, так как сам в эту минуту невыносимо страдал.
Рыцарь ушел в отведенное ему помещенье в городе и, утомленный тревогами дня, бросился на стул. Он сидел, предаваясь мрачным мыслям, которые нахлынули ему на душу после известия об измене Альберта. «Рингильда, — думал он, — моя отрада, утешенье, прощай навек. Я вырву из души эту любовь, так как не могу назвать своею женою сестру изменника, который теперь в лагере неприятеля передает секреты нашего войска. Измена!.. Откуда она взялась, в этом мальчике, который краснел от всякого слова? Нет, я был слеп. Измена в нем коренилась, только я не мог ее заметить. Он иногда задумывался и отвечал на мой вопрос «о чем?» — что скучает по сестре. Должно быть его мучила зависть и, желая скорее разбогатеть и выйти в люди, он помыслы свои направил на дурные дела. Теперь бесчестный путь, на который он вступил, омрачает чистое имя Рингильды и те воспоминания о ней и о нем, которые я ношу в душе. Как я любил его! Какая неблагодарность! Граф Галланд будет торжествовать… Он будет всюду распространять, что пажи мои могут быть изменниками. Весь лагерь веселится по случаю победы. Все ликуют и кричат, говоря обо мне, называют меня героем сражения. Лишь я один мрачен и не наложу отрадных мыслей, на которых мог бы успокоиться».
