Монах, придя в шатер, молча поставил горячий отвар на траву. Он не ответил Рингильде, потому что сперва нужно было осмотреть раны больного. Альберт, стоя близь него, помогал ему делать перевязку.
Осмотрев раны больного, отец Хрисанф сказал:
— Слава Богу, раны заживают; завтра девятый день; если он придет в себя, лихорадка спадет, то останется жив. — Потом отец Хрисанф принялся обмывать раны больного, который все еще находился в бессознательном состоянии. Но по выражению его лица было видно, что он не страдает более в той же степени. Запекшаяся в его ранах кровь была удалена и не жгла более его наболевшего тела. Спокойный сон сменил тревожный, болезненный.
— Останься с нами сегодня здесь, — молила монаха Рингильда.
— Мне нужно идти в монастырь за свежими травами и к вечеру составить новую примочку. Теперь эта уже не годится. Будьте спокойны, дети: он теперь крепко спит, и этот сон должен его вернуть в здоровью и жизни.
Он взглянул на Альберта и сказал Рингильде:
— Я бы желал взять с собою и Альберта: он мне нужен; а сегодня вечером мы оба вернемся к тебе. Согласна ли ты его отпустить со мною, Рингильда?
— Я тебе ни в чем отказать не могу; бери его с собой, Хрисанф.
Монах, перекрестив молодую девушку, взял в рука пустую глиняную посуду и пошел по лужайке, по направлению к монастырю. Альберт последовал за стариком. Обе фигуры, по мере их отдаления, делались все меньше и меньше, наконец, стали видны только одни их головы, и Рингильда, глядя им вслед, потеряла их из виду.
Теперь она осталась наедине со своим дорогим больным. Она придвинула скамейку к его постели и стала пристально смотреть на это незабвенно дорогое для нее лицо.
Когда-то он откроет глаза? Она молила Бога, чтобы это было в настоящую минуту, когда она одна была в его комнате. Ей хотелось слышать первые его слова. Она одна хотела видеть, после долгого его сна, этот сознательный любимый ею взгляд.
Не успела она этого пожелать, как он открыл глаза и взглянул на нее долгим проницательным взглядом.
— Неужели это не сон и ты здесь со мною? С тех пор, как я тебя видел перед сражением, я не мог тебя забыть. Твои глаза сияли предо мною и вдохновляли меня в бою я, если бы меня не ранили, то я бы искал тебя. Я полюбил тебя с первого взгляда. Какое счастие, что тебе я обязан своею жизнью. Боже мой! я благословляю свои раны я страдания. Они меня приблизили к тебе. Но скажи мне, зачем ты здесь?
— Я здесь, — отвечала ему, смутясь, Рингильда, — потому что здесь моя жизнь, моя отрада, весь мой мир счастья и любви.
