— Ни за что!
Юстус склонил голову:
— Хоть я и ожидал от тебя такого ответа, я тем не менее надеялся, что представления мои…
— Каковы же они, Юстус? — все еще дрожащим, но уже более спокойным голосом спросил Менахем. — Бедность? Но не она ли более к лицу сыну поверженного града? Миртала? Не ее ли, так же, как и Йонатана, вырвал я из едомского рабства? Пусть ест она черствый хлеб мой и вместе со мной дышит воздухом несчастья. Йонатан? Он первым отсоветовал мне делить богатства и роскошь тех, кто отрекся, отступил от родного и святого дела.
Его глаза блестели ненавистью, когда он произносил последнюю фразу. Юстус не сразу ответил:
— Уж слишком ты строг, Менахем, и суждения твои скоры, а скорости им придает пламень сердца твоего. Ни Агриппа, ни Иосиф, ни Береника не отступники. Они торжественно и открыто отмечают все наши праздники, щедро помогают деньгами несчастным собратьям…
— Но сердца их, Юстус, сердца, сердца! — прервал Менахем, и тысяча мерцающих усмешек расшевелила морщины его лица. — Сердца, Юстус, которые льнут к грехам и роскоши едомской; руки их, Юстус, они каждый день сердечным рукопожатием приветствуют врагов наших! Иосиф Флавий за столом Веспасиана! Береника в объятиях Тита, того самого Тита… О, Ты! Где же справедливость Твоя!.. Который головешку пожара бросил на наш храм! Агриппа ходит в облачении римского сенатора, с шестью ликторами, которые просящих подаяния собратьев его, словно псов, сгоняют с его пути! Ха-ха-ха! И ты, Юстус, смеешь говорить, что они не отступники?! Что праздники наши отмечают?! Что субботу чтут?! «Ибо я милости хочу, а не жертвы», — сказал Господь наш устами пророка[8]. Что бедных собратьев дарами осыпают?! Так во дворце Агриппы золото просто со стен капает! Сколько стоит тот драгоценный перстень, что надел на палец Береники разоритель ее родины? А какова цена подарков, которые Иосиф Флавий получил от Поппеи, этой развратной жены страшного Нерона? Сами пусть жрут и пьют свои богатства, такою ценою добытые! Мои уста их не коснутся…
Юстус выслушал эту страстную речь, не изменяя своему спокойствию, но было заметно, как под тенью капюшона лицо его залил румянец.
— Какого же мнения ты тогда обо мне, Менахем? — тихо спросил он. — Обо мне, обитающем в их златых чертогах и вкушающем за их великолепным столом?..
Менахем задумчиво склонил голову и тихо повел речь:
— Я люблю тебя, Юстус, потому что ты был лучшим другом моего Йонатана, знаю душу твою, в которой живут любовь и верность. Голод иссушил тело твое, и ты нашел спасение под кровом Агриппы. Добрым ты был всегда, приверженцем сладкого учения Гиллеля
