Несмотря на то что Гельвидий Приск был высоким сановником, а Фания происходила из влиятельного сенаторского рода, дом их не принадлежал к числу самых богатых и великолепных в Риме. В прошлом их родов, как и в их собственной от предков благородной преемственности, как раз и коренились причины того, что дом их не ломился от золота, чаши и блюда не сверкали алмазами, а мебель не покрывали равные по ценности золоту с алмазами дорогие шелковые ткани. Не было здесь ни столпотворения рабов из самых разных племен, ни постоянного шума пиров, на которых широкошумными реками струится вино, а веселье поддерживается стуком бросаемых игральных костей, громкой музыкой, сладострастными танцами испанок и египтянок, представлениями смешных или бесстыдных пантомим. Не было в доме претора и его жены тех безудержных забав и той безмерной роскоши, что наполняли дворцы римлян, причастных к поддержанию публичного порядка и именно из этого своего положения извлекавших самые разнообразные, и при этом огромные, выгоды. Впрочем, даже скромные для этого места и в эту эпоху его развития богатства оказывались в результате немалыми, а перистиль, украшавший тыльную часть дома Гельвидия и Фании, со множеством колонн из желтого нумидийского мрамора, за которыми была видна зелень сада, с забранным в резные рамки крыши голубым сводом небес, с крепким ароматом растений, цветущих в белоснежных вазах, был местом очаровательным, свежим и веселым. Это было то место, где в свободное от занятий время охотнее всего собиралась семья и где принимали самых близких и дорогих гостей. На выложенных на полу из разноцветного мрамора арабесках и бордюрах весело играли солнечные лучи, рассыпаясь миллионами искр; в тени, отбрасываемой капителями колонн и пышными кустами роз и кадок с шафраном, на украшенных слоновой костью бронзовых бисселиях и скамнах сидел тесный кружок людей. Вокруг стола, опирающегося на львиные лапы и несущего резную серебряную чашу, полную фруктов, и чары, наполненные вином и водой, подслащенной ароматным аттическим медом, эти люди собрались в доверительный кружок друзей. Самое почетное и удобное место — кафедру, сиденье с пурпурной обивкой, подлокотниками и высоким мягким подножием, — занимала мать Фании, Ария, женщина уже старая, неразговорчивая, с лицом морщинистым, но нежным и белым, словно лепесток лилии, скрытым под тенью длинной паллы[18], легкие черные складки которой обвивали ее плиссированное платье. Была она особой строгой, замкнутой, и не только траурное ее одеяние, но и бледные молчаливые губы и выражение глаз, глубоко посаженных под еще черными бровями, непременно наталкивали на мысль о каких-то болезненных трагических событиях, к которым она, вероятно, была причастна.
