Они прожили в любви пятнадцать лет, а в браке почти двадцать, и Анастасия умерла, и он думал, что его способность любить умерла вместе с ней.
Он долго не женился вдругорядь, хоть интересы державы требовали того. От европейских дворов присылали парсуны принцесс на выданье, но он лишь просватал одну за сына, а сам холостовал. Тогда же при нем подвизался Митряйка, доставляя нетронутых девиц, а иногда, если случался стих, и зрелых, опытных молодух, – князь утешал потребности тела, не спрашивая имен утешительниц.
Но после кровавой битвы при Сновске он увидел юную половчанку-полонянку, и та ожгла как камчой… Она была скудна телом в сравнении с Анастасией, напоминая хищного и грациозного степного зверька. Он приручал ее долго, и только лаской, не взявшись за плеть. А приручив, не пожалел, и понял, что способность любить все ж не умерла, а любить во грехе он не сможет…
Народ не понял бы венчания с безродной степнячкой, и родственники могли оспорить право на княжеский стол рожденных от нее сыновей, но по счастью случился плененный Шарук-хан, – и, не желая расставаться с головой, признал княжью невесту своей дочерью.
И князь стал снова счастлив в браке, и оставался счастлив до сих пор.
* * *
Юная смердка из деревни Залучье оказалась нетронута аж с избытком, больше, чем стоило, – похоже, даже по овинам с парнями не обжималась, не говоря уж о дальнейшем.
Ему пришлось в мерцающем свете каганца ей растолковывать, что сделать, чтоб загорячить княжью кровь, – руками растолковывал, не словами. Она была неловка и неумела, но все ж смогла добиться нужного, и он вошел в нее, и стал у нее первым.
Потом она лежала рядом и смотрела в его глаза, и протянула руку коснуться его, но он не дозволил и сказал:
– Ступай!
Она ушла, ее имя он так и не спросил, но знал, что Митряйка проследит, и если девке случится понести, то чадо в небрежении не останется.
В его жилах текла кровь императоров, королей и конунгов, он находился в родстве и свойстве со всеми монаршими домами Европы, и в своем поколении, и в предшествующих, и в последующем. Его мать была свейской королевной, а родная сестра стала королевой франков, он женил сына на саксонской принцессе, а дочь выдал за германского императора… А еще он вел род свой от Одина, и не забывал о том, хоть и веровал в другого бога.
Его кровь была ценнее жидкого золота – но все ж он не скупился, и дарил ее, сколько мог, порой и без желания, по долгу, – дарил своим подданным, чтоб те стали хоть немного, да лучше… Он не сразу, лишь в поздней зрелости, понял смысл и назначение этого своего долга, – поняв же, не пренебрегал.
