Материалы биографии | страница 11



Вслед за экспозицией в галерее Claude Bernard в Париже, а затем и поездкой в Дюссельдорф на выставку «Meine Zeit – mein Raubtier» («Мое время – мой хищник») в Kunstpalast в 1988 году и теми огромными затруднениями, которые Эдик испытал с получением визы, не являясь членом Союза художников, он будет вызван в отдел ЦК КПСС по идеологии, где ему зададут вопрос: «Почему вы не член Союза художников?» Эдик ответит: «Мое заявление в Союзе не рассматривается уже на протяжении восьми лет». После этого визита церемония принятия в Союз, обычно требующая полутора или двух лет, сократилась до двух или трех недель. Эдуард Штейнберг стал членом Союза по секции театра, в архивах которой и пылилось его дело. По логике абсурда, став членом этой секции, он с тех пор не сделал больше ни одного спектакля, ибо и раньше работал в сценографии крайне редко, из соображений безвыходного материального затруднения. Теперь же к картинам, которые раньше никто не хотел покупать, проснулся живой интерес.

Однако успешная продажа на первом московском аукционе Sotheby’s его четырех квадратов обернулась для нас неприятными последствиями. Во-первых, нас трижды ограбили и из дома унесли все картины, развешанные на стенах. Среди них был и холст 1978 года, посвященный Казимиру Малевичу. Во-вторых, работы, которые Эдик трогательно дарил своим друзьям, тут же оказались на московском рынке искусства. Поток покупателей потянулся к нам за авторским разрешением на вывоз работ за пределы страны. Подобная процедура приносила Эдику сильные душевные страдания. К тому же ремонт небольшого дома, купленного в Тарусе на деньги от первой продажи картин Клоду Бернару, не продвигался. А именно Тарусу Эдик замыслил сделать местом своих штудий и постоянного пребывания. Не было ни материалов, ни надежных рабочих, их пьянство и бесконечный обман преследовали нас на протяжении нескольких лет. Дом, купленный для удобства и житейского покоя, видимо, поначалу был послан нам в наказание за отступничество от Погорелки. Ломка прежних дружеских связей – все обернулось тяжелым моральным кризисом. Единственным спасением для Эдика было погружение в работу.

Находиться в Москве в дважды ограбленной квартире или в разоренной и тоже ограбленной Тарусе было необъяснимо тяжко, особенно на фоне всеобщего «торжества» демократических свобод. Предложение Клода Бернара о постоянном сотрудничестве вносило некое обновление в наше существование.