Уцелевшим глазом волчица последний раз посмотрела на долину. Солнце вырвалось из-за горизонта и осветило все: снег, озера, реку, петлявшую в долине. Но волчица не увидела там того, кто должен быть отцом ее детенышей. Она уже не поднимала голову, мир истерзал и утомил ее болью.
Важенка, хоркая, облитая кровью, ткнулась в комочек, лежащий на снегу, и стала самозабвенно его лизать. Тельце было еще теплым и мягким, шерстка перекатывалась под шершавым языком оленухи. Когда теленок стал твердым и холодным, оленуха перестала его лизать.
Важенка долго обреченно кружила около теленка, хоркала. Потом она спустилась к реке и попыталась найти след табуна, который пасся здесь еще с вечера. Но, взволнованной недавней борьбой с волчицей, ей не удалось заметить табун.
Проваливаясь в снег, оленуха перебежала водораздел и оказалась в соседней речной долине. Еще с вершины перевала она увидела большое стадо, костер и человека, сидевшего около.
Раненая оленуха стала бегать по стаду от важенки к важенке, принюхиваясь и присматриваясь, ошалело, отчаянно хоркая. Крупные слезы текли из ее огромных фиолетовых глаз.
Человек у костра нехотя, лениво поднялся, почувствовав неладное в стаде, вскинул бинокль и увидел непрошеную гостью. Стадо важенок с крохотными телятами стало беспокойно кружиться вокруг истекающей кровью оленухи.
Человек, проваливаясь между вытаявшими кочками, побежал к стаду. Немного не добежав до раненой оленухи, он остановился и, сдерживая хрипящее дыхание курильщика, вскинул винтовку, взял на прицел оленуху. Нажимая на спуск, заметил, как алое солнце высверкнуло на вздрогнувшем от отдачи вороненом стволе.
А весна, полная неистовой силы вечного обновления, растекалась по тундре теплом, светом, гомоном — жизнью…
И так было всегда.
К источнику шли не торопясь, праздно и беспечно. Лобов открыл тугую дверь бассейна и пропустил вперед Ирину. Впрочем бассейн — слишком громко сказано. Это был квадратный сарай из потемневших досок над тарелочкой парящего источника.
— Как здесь жарко! — капризно воскликнула девушка. — Прямо ад в раю.
Лобов с незабытой армейской проворностью разделся, прошел по настилу к воде и окунулся по грудь. Его будто бросили в огонь, тело, подобно губке, стало набухать, наполняться зудящим жаром, на лбу выступила испарина, а в висках застучало. Лобов почувствовал свое сердце, и стук его, как стук метронома, был чист и гулок.
Ирина задержалась в дверном проеме и улыбаясь смотрела на Лобова.
