Самоучитель прогулок | страница 29
Вечером над Эйфелевой башней – фейерверк при большом стечении публики. Над Марсовым полем звучит диско, народ пританцовывает. Все завершается мирным рэгги Сержа Гэнсбура на слова «Марсельезы».
Во Франции русских узнают по акценту, по открытости в общении, но, конечно, далеко не всегда и не везде. Париж слишком большой, в нем живет столько разных людей, что даже присутствие наших соотечественников, которых здесь предостаточно, вне туристических мест в нем неощутимо. Знали ли жители окрестных кварталов, что в подвальчике на rue de Paradis долгие годы был театр, в котором жил и работал Алексей Хвостенко? Вокруг – арабские места, рядом веселая улица Сен-Дени. Никто и не догадывался, что за жизнь тут шла. Иногда, приезжая в Париж, я не звоню никому из русских приятелей, обхожу стороной Тургеневскую библиотеку и книжный на Сент-Женевьев, и тогда у меня полное ощущение, что Гайто Газданов, Виктор Некрасов и Оскар Рабин – жители другого, воображаемого города. Несмотря на четыре волны эмиграции из России, нахлынувшие в эту ко всему привычную столицу, русское присутствие в нем не так заметно, как афроарабское или китайское. А вот украинцы, кстати, встречаются тут чаще, чем наши соотечественники. Как-то в один из первых приездов я гулял по Сен-Жермен, тогда он казался мне очаровательным уютным бульваром. Так жаль, что первое очарование так скоротечно. И вдруг посреди этого сказочного мира – несколько десятков мужичков, мешающих украинский с русской бранью. Гастарбайтеры, собирающиеся у памятника Тарасу Шевченко, что у церкви прямо на бульваре. Жизнь, что называется, вносит свои коррективы.
Кроме Парижа, русскую речь можно услышать и в Лионе, и в Марселе, и в Бордо. Но всегда это будет один из дюжины языков, звучащих на улицах. Мне нравится ощущать себя русским, то есть одним из многих и многих людей, живущих или бывающих во Франции, представляя себя частью большого мира, где все говорят на разных языках, а объединить всех может французский.
Говорят, что русским в Париже быть хорошо. Сделаешь хорошо свою работу, тебе скажут: «Гениально! У вас, у русских, все само собой получается». Запорешь – скажут: «Ну ничего. Ну, ладно. Он же русский». Наша зависимость от настроения, наша вольготность вносят в здешнюю регламентированную жизнь оживление плюс немного безумия, допустимого в здешних, разумных пределах. Так что мадам де Сталь, ожидавшую, что Карамзин будет сначала петь и смеяться, как дети, а потом озарит ее своим духовным оком и духовно же обогатит, можно понять.