Евгений Иванович недаром выбыл из НТС накануне войны. И отнюдь не по формальным соображениям... «Итак, во имя правды мы отдались борьбе,— отмечал он.— Но как далеки были наши представления от тех сюрпризов, которые ждали нас в дальнейшем. Тогда Советский Союз представлялся нам как «терра инкогнита». Мы мечтали разгадать, что творится за запертой от нас заветной границей. Интересовала не только экономическая сторона вопроса, а тот психологический процесс, который происходил в душе русского народа».
Экономические и психологические процессы, происходившие в Советском Союзе, интересовали не только энтээсовцев. Большой интерес к ним стали проявлять тайные службы. Сначала панской Польши, затем Японии, потом фашистской Германии... Началась вторая мировая война, к. и. Дивнич так реагирует на этот период: «Мы узнавали о героизме советских людей, мы были немыми свидетелями зверств немцев над ними, бессильные им помочь. Мы видели умиравшие от голода пленных и наблюдали обезьяньи издевательства гитлеровцев над перемещенными. И от этого меня не покидало сознание собственной проституированности. Как больно и бесконечно стыдно было нам, русским людям по ту сторону фронта от русского народа, смотреть в глаза мобилизованным рабочим, пленным и голодающим соотечественникам, стыдно от сознания того, что мы находились на привилегированном положении у их палачей. Кусок хлеба застревал в горле при мысли об этом. Они, эти люди, единственные в мире, дерутся с нечеловеческим напряжением за свободу Европы и человечества под стенами Сталинграда, другие — мужественно переносят голод и холод в осажденном Ленинграде, третьи томятся в невыносимых условиях фашистских застенков, а ты, точно посторонний, пользуешься преимуществами, данными тебе врагом. А ведь совесть не молчала. Она нашептывала: «Беги! Твое место не тут. Ты русский, ты должен быть или на фронте, или среди партизан, или за колючей проволокой концлагерей, но только не в гнусной позе умывающего руки Пилата».
Скажем прямо: совесть пробудилась не у многих. Большинство «отцов» и «детей» российской эмиграции стало активно сотрудничать с гитлеровцами. Если первоначально они оправдывали свою позицию тем, что немцы, мол–де, идут «освобождать» Россию от большевиков, а некоторые всерьез верили в то, что, въехав на немецкой спине в Советский Союз, сумеют восстановить «Россию без Советской власти», то последующий ход событий начисто опрокинул все эти «лозунги» и «концепции». Действительно, достаточно было заглянуть в «Майн кампф», чтобы убедиться в том, что гитлеровские солдаты полезли в Советский Союз отнюдь не для того, чтобы сражаться за интересы русской реакции. Кое–кто из ее лидеров проповедовал первоначально теорию «второго Брест—Литовска»: мол–де, советский народ или воткнет штыки в землю, или повернет оружие, как в прошлую войну, но уже против большевиков. Но и здесь энтээсовских «теоретиков» ждал очевидный провал. Совсем иной была природа начавшейся войны. Недаром ее сразу же назвали «войной народной, отечественной войной».
