И он начал со смаком рассказывать о компаниях с интригующим названием «загадка», которые он посещал на частных квартирах своих друзей. Ярослав аж подпрыгнул от этой порнографии: «Да как вы можете! Как вы можете говорить такое!»
И начался у нас разговор о нравственности, о совести и о боге. Я ведь человек верующий, а Буковский никак не хотел уступать свои «биологические» позиции: «Я уже сказал вам, что совесть для меня — биология. Да, в свое время крестился. Это священник Краснов—Левитин уговорил меня, но я глубоко об этом сожалею. Почему? Верить — это значит нести крест, страдать. Ведь некоторые богословы утверждают, что вслед за Христом все как бы распинаются вместе с ним. А я не хочу распятия. Страдать не хочу! Хватит с меня того, что было и есть. А потом, о каком боге можно говорить? Просто смешно! В наш век верить в бога? Вы думаете, например, Солженицын верит?»
Буковский много рассказывал нам о Солженицыне; О том, как познакомился с ним, о том, какой он над< менный и деспотичный. О том, что на него, Солженицына, работает много людей. «Сколько у него этих поденщиков, никто не знает. Но Дюма он уже, во всяком случае, давно переплюнул».
Позже мне стало доподлинно известно, что о Солженицыне Буковский говорил со слов других. Впрочем, вранье, пускание, как говорят, пыли в глаза — одна из характерных черт Буковского. Со всеми он знаком, со всеми на «ты». И, конечно же, в том числе с иностранными корреспондентами, аккредитованными в Москве, Вместе пили, вместе ели, вместе даже от сотрудников Госбезопасности удирали и даже в рукопашных схватках с ними участвовали… «Самому приходилось отстукивать статьи в западные газеты по телетайпам, установленным в корпунктах, когда иностранные «коры» пьянствовали… Свиньи они, — то и дело повторял Буковский. — Не хотят передавать антисоветских материалов, боятся потерять Москву. Ведь тут для них блестящие условия созданы».
Всякий раз, получая письма от матери или от знакомых, Буковский говорил одно и то же: «Ох, как мне надоело жить под стеклянным колпаком!» — «А что это такое?» — «Я имею в виду свою известность. Быть известным — это значит жить под стеклянным колпаком, когда тебя рассматривает каждый прохожий». — «Но сейчас–то прохожих нет, — улыбнулся я. — Полный отдых от славы». — «Смеетесь? — рассердился Буковский. — Вот станете известным, как я или Солженицын, тогда увидите, тогда побудете в наших шкурах!»
В шкуре Буковского я, к счастью, никогда не был и, естественно, не буду…
