– Что говорит народ о моей болезни? – внезапно воскликнула Анна. – Он уже знает, что я вот-вот умру?
– Народ надеется, что ваше величество еще долго всем нам на благо процарствует, – молвил в ответ государственный канцлер.
– Так, – пробормотала Анна, – а почему он на это надеется?
– Потому что любит тебя, – быстро ответил Бирон, – но, с другой стороны, он опасается, что ты выберешь такую наследницу, от которой можно ожидать мало хорошего.
– Ты имеешь в виду герцогиню Брауншвейгскую? – спросила Анна.
– Да.
– Ее не любят? – опять спросила царица.
– Не любят уже по той причине, что она чужестранка, – сказал Бирон, – а вот ее сына Ивана, который родился в России и которого, как следует надеяться, воспитают русским, напротив, с удовольствием видели бы твоим преемником на троне.
– Но я хочу, чтобы мне наследовала герцогиня, – крикнула царица с плаксивым упрямством ребенка.
– Тогда ты хочешь погибели ее и всех нас, – возразил Бирон.
– Как только она вступит на престол, следует опасаться кровавой революции, которая всем нам может стоить жизни, – добавил Остерман.
– Что же мне теперь делать? – спросила Анна, беспомощно стараясь преодолеть охватившее ее слабоумие.
– Я составил текст нового завещания, которое учитывает пожелания твоего народа... – начал Бирон.
– Да ведь Иван еще лежит в колыбели, как же он сможет править, – сказала Анна и начала хрипло смеяться.
– В действие будет приведен механизм регентства...
– Понимаю, – пробормотала Анна.
– Ты подпишешь его?
– Да.
Бирон зажег свечу, Остерман обмакнул в чернила перо и подал его царице, которая попыталась было писать.
– У меня не получается, – в бессилии сказала она.
Бирон расстелил завещание на ночном столике и, водя ее рукой, помог ей. Когда он торопливо прятал у себя документ, перо выпало из ее слабой руки, и чернила разбрызгались по шелковому одеялу.
– Погоди! – внезапно закричала она. – Оставь! Что это я там подписала? Дай мне бумагу обратно, злодей, я больше не желаю подписывать смертные приговоры. Хватит, довольно, довольно! – она упала на подушки и какое-то время не подавала признаков жизни.
– Она мертва? – спросил Остерман.
Бирон склонился над ней и неуверенно пожал плечами, после этого он отворил дверь и позвал лейб-медика и ее придворных дам. На несколько мгновений ее снова привели в чувство, потом горячечный бред возобновился у нее с удвоенной силой. Бирон со своими ставленниками теперь оставил покои царицы, чтобы на месте незамедлительно отдать все распоряжения в случае смерти императрицы.
