В умелых руках из таких людей вырабатывались незаменимые агитаторы; особенно охочи они были на всевозможные проделки против мастеров, сыщиков. Нередко они являлись инициаторами различного рода актов мелкого саботажа… Но к методической, настойчивой работе они всегда были неспособны, мало-мальски длительная безработица почти неизменно уводила их из рядов рабочего движения, — к анархистам, к махаевцам (анти-интеллигентские настроения им были свойственны едва ли не от рождения)»>{111}.
Помимо прочего, здесь, надо сказать, — поразительное знание некоторых деталей ранней биографии Ежова! Об этом мог знать только человек из «близкого круга». И нелюбовь Ежова к интеллигентам кажется вполне очевидной.
Некоторые современные авторы также пишут о том, что классовые инстинкты Ежова сформировались в сильно политизированной среде, в условиях обострения противоречий между рабочими и предпринимателями. Например, Р.В. Торстон высказывает следующее предположение: «Возможно, именно эта атмосфера сделала Ежова менее терпимым по отношению к управленцам и бюрократам, по которым террор в конце тридцатых годов прошелся особенно сильно»>{112}. Хотя, российский историк О.В. Хлевнюк указывает, что последующая деятельность Ежова не была в первую очередь направлена против так называемых специалистов по экономике, а в некоторых случаях он даже защищал их>{113}. Так, в 1933 году говорили, что он защищал управляющих угольных шахт, которых в некоторых регионах слишком часто снимали с работы, что весьма отрицательно сказывалось на добыче угля>{114}.
Но одно дело политические или экономические интересы текущего момента и совсем другое дело — то, какие чувства действительно испытывал к интеллигенции Ежов. Как отмечалось в цитированной выше статье «Социалистического вестника», он как личность сложился, несомненно, в годы революции: «Анти-интеллигентская закваска в этой обстановке нашла благоприятную почву для развития. Озлобленность против интеллигенции — и партийной, в том числе, — огромная, — надо видеть, каким удовольствием сияют его глазки, когда он объявляет какому-нибудь из таких интеллигентов о командировке его на тяжелую работу в провинцию…»>{115}.
Позднее, став наркомом внутренних дел, Ежов потрудился выяснить, кто же тогда передал материалы о нем за границу. И выяснил! Как заявил Ежов в своем последнем слове на суде: «В этой статье было очень много вылито грязи на меня и других лиц. О том, что эта статья была передана именно Пятаковым, установил я сам»
