— Да неужто и мы сподобимся новой жизни? — И тут же спохватился: еще гвоздила его мысль о войне: — Вот вы говорите, Сергей Петрович, что, отстаивая мир, надо одновременно ратовать за революцию: «Долой войну, да здравствует революция!» А как же вы? Едете на фронт, и, значит, дело у вас разойдется со словом?
— Нет, Силантий Никодимович, не разойдется, — твердо сказал Лебедев. — Я не принадлежу себе и выполняю волю партии…
Лесников с виноватым видом приложил руку к груди.
— Прости, друг Сергей Петрович! Ляпнул так, не подумавши. Не бывало такого, чтобы у вас дело расходилось со словом… — И подумал: «Орел. Мужик-кремень!»
Через два года ссыльный поселенец Сергей Лебедев вновь появился в Темной речке, бравый, бывалый солдат, близко понюхавший пороху.
— Сцапали меня по доносу, — говорил товарищам Сергей Петрович, — кто-то сообщил в жандармерию, что я разлагаю солдат, веду пораженческие беседы, распространяю возмутительные листовки. Обыск. Перерыли вещевой мешок — больше-то у меня с собой ничего не было, — ничего не нашли. Солдаты — как один: «Никаких разговоров не вел. Знать не знаем, ведать не ведаем». Офицерня — как один: «Смутьян. Заводила. Позор полка. Уберите!» Состряпали дельце. К счастью, не подвели под военно-полевой суд, а то могли и расстрелять под сурдинку: «Война все спишет».
Забедовало в войну село Темная речка; с убылью мужиков подкосились у многих хозяйства, люди подголадывать стали.
Лесников еще затемно на лодке на середину Уссури отправлялся, ставил переметы. Его рыбой не только родная семья держалась, но и соседям часто перепадало — то солдатку Новоселову, оскудевшую разумом Настёнку, снабдит, то нанижет на бечевку рыбу покрупнее — сазана, сома, толстолобика или штук пятнадцать касаток — и волокет Марье Порфирьевне — сыновья ее охочи были с ним ездить на перемет. Жевайкинским бабам тоже подбрасывал из своего улова. И неожиданно услышал давнишнее свое прозвище из уст вещей старухи Палаги, когда уходил от нее, оставив на столе небольшого, в длину стола, осетрика:
— Силантий Доброе Сердце…
Война — кому горе, а кому достаток и прибыль. Сноровистый человек и в войну не пропадет. В годы первой мировой войны во всю ширь разгулялся-развернулся дядя Петя. В армию его не взяли, хотя он был еще не в старых годах и в солдаты вполне годился. Больной? Больнее больного! Около тяжелых, набитых до краев золотом карманов в паху своевременно выросла у него грыжа. «Какой он вояка?» — решили врачи-мздоимцы и, утоляя боль пациента, облегчили его бездонные карманы. При такой опасной хворости тяжесть — первейший враг.
