Разомлеет, доверится женщина, а он, быстролетный, вспыхнул, как сноп сухой соломы, и один пепел остался. Упрекает его милая, он прощения просит: дел-забот по самое горло, будет время — вспомним прошлое.
Слезы лили покинутые бабы из-за его коварного непостоянства. «Петенька! Вернись! Петенька, неужто позабыл?»
А жизнелюбец и впрямь все забыл, одолеваемый жаром новых неотложных дел.
Ах, как радовалась не нарадовалась первые дни Алена Смирнова своему ладному дому — две комнаты с окнами на широченную, вольнешенькую реку. Домок — как у всех добрых людей!
Постоит-постоит новоселка в кухне, как будто в оцепенении, потом бегом во двор. «Тут огородик разведу!» — и поскорее обратно в горницу-«залу», крикнет, как маленькая: «Ау! Ау!» — засмеется счастливо и звонко. Комната еще пуста и гулко отзывается на голос молодой хозяйки. Скрестив молитвенно руки на груди, степенно перейдет Алена в спальню, где стоит большая деревянная кровать — подарок Никанора Костина — и пустой, обитый железом сундук — подарок Семена — и надолго замрет у окна. Перебеги через дорогу — и ты на берегу, на чистом, песчаном берегу Уссури. Ну и река! Ширь-то какая! Поди, версты две будет? Ай полторы?
Ходит радостная хозяйка по дому, вытирает чистой тряпкой стекла, отшаркивает — в который раз! — до желтизны половицы и поет, и поет-заливается: «Уссури! Уссури! Уссури-матушка! Прими нас, как мать родная…» — и опять к светлому окну.
«Неужто по-людски не поживем в своем доме? Место-то какое подобралось доброе: река дивная, таких, поди, и в России нет. И руку протяни — лес, тайга по-здешнему, рядом, и по-соседству, кажись, люди живут хорошие, добрые…»
А еще крепко полюбился Алене прибрежный один-одинокий камень, длинный, как добрая скамья, гладко обточенный водой. Величали камень по-разному: кто — Горяч-камень, кто — Горюн-камень. Видно, неспроста именовали его Горяч-камень влюбленные парочки, коротавшие на нем летние летучие ночи. Видно, не зря звали его Горюн-камнем пожилые, обиженные судьбой люди да обойденные одинокие девки, лившие на камне горючие слезы. Но будто кто сахаром посыпал камень — всегда на нем сидели люди.
Народ дивился: кругом берег ровный, песчаный, откуда же взялась здесь эта тяжеленная каменная махина? Будто приволок ее сюда какой-то сказочный богатырь и пристроил на берегу реки для дружеских посиделок, для одинокого горевания, для тихой, уединенной беседы.
Усталая от трудов приходила вечером Алена к Уссури — посидеть на теплом еще от солнечных лучей камне, поахать-полюбоваться невиданно щедрым разливом заходящего красно-золотого солнца, проследить быстрый бег Уссури, подивиться ее обильным водам, мчавшимся на желанную, уже близкую встречу с водами Амура.
