— Таня! Чево же ты таишь-то? Скажи народу: чей ребенок? Чей младенчик, от кого понесла?
Татьяна молча прикрыла одеялом новорожденную, судорожно, рывком прижала к себе ее тельце.
— Опять в беспамятство впала. Возьмите у нее ребеночка, еще невзначай придавит.
— Очкнись, милушка! Миру отца знать надоть. Назови нам его, Татьяна Митревна. Не перечь миру-то…
Роженица не отвечала — металась, бредила, догорала…
— Переодеть ее надо, бабы, единственная-распроединственная рубашонка, мотрите-ка, на куски расползлась. Горе!
— Не трогайте уж ее. Помрет — обрядим в чистое…
— Девчушку тоже самое время перепеленать, не подопрела бы…
Аленушку раскутали из тряпья. Голенькая, пригнув ножонки так, словно она все еще лежала во чреве матери, девочка смотрела перед собой большими, темными, будто даже осмысленными глазенками.
— Ой! Да какая любая девка-то! Как золотой слиточек! Аккуратненькая. Волосы золотые! — приговаривала над младенцем сердобольная соседка и совала темный сосок своей тощей груди в рот новорожденной. — Пососи, любая, хоть чуток приложись, желанная!
Женщины снова допытывались, шептали в самое ухо умирающей:
— Отец-то кто? Откройся Танюша. Таня! О дитяти подумай!
Татьяна уж и впрямь не слышала их, сознание покидало ее. Лишь на краткий миг выйдя из смертного забытья, она весь короткий остаток жизни вложила в ненасытный материнский взгляд, в последнее, шепотом выдохнутое слово:
— Але-ну…шка…
Мир, выполняя материнскую предсмертную волю, назвал новорожденную девочку Аленой.
В церковной книге записей рождений — Елена Дмитриевна Афанасьева.
В барском саду, раскинувшемся на многих десятинах пышного чернозема, от зари до зари трудились на помещика батраки: белили стволы, окуривали их, подрезали, обрызгивали изумрудной «парижской зеленью», обирали червей, подкармливали и рыхлили землю.
Щедро платила земля за внимание и уход: осенью осторожно и ловко снимали батраки созревший, пахучий плод курской богатой землицы — знаменитое в России яблоко, сочную курскую антоновку.
Славился среди батраков заправилой-заводилой ладный молодой мужик, отчаянно злой на житейскую неправду, — Силантий Лесников, по прозвищу Силантий Доброе Сердце. Совсем пареньком оженили его на девке-перестарке, сварливой Агафье; люто ревновала она певуна и задиру мужа к любой женщине, с которой он обменивался случайным словом; частенько прибегала она в барский сад — недобрым, ревнивым глазом подсмотреть: не отбился ли Силаша от семьи, не пригрела ли его какая непутевая бобылка? Жил Силантий открыто, у всех на виду, и только хохотал в ответ на подозрения и упреки жены.
