— Крепко прихворнуть собираюсь, кажется, — виновато признался Сергей.
— Ложись! Немедленно ложись! Это я виноват, — говорил Яницын, укладывая друга в постель. — Хватит разговоров, еще наговоримся. Я останусь на несколько дней, помогу тебе с организацией отряда Красной гвардии в Темной речке. Затор надо пробить во что бы то ни стало! Кому, как не темнореченцам, отозваться на призыв Советов о помощи в решительный час? Кулаков здесь четыре-пять — да и обчелся, а большинство крестьян — труженики, надо им разъяснить весь вред кулацкой агитации о нейтралитете. Я сделаю доклад, расскажу, чем чревата высадка интервентов во Владивостоке и почему надо держать порох сухим. А теперь спать, спать! Гляди, уже брезжит рассвет… — Вадим заботливо укрыл больного, подоткнул со всех сторон одеяло, набросил сверху шинелишку, висевшую в углу. — Сейчас угреешься и заснешь, — говорил он, расстилая на полу ямщицкую шубу.
Лебедев беспокойно поднял голову.
— На полу? Жестко тебе будет…
— Да не беспокойся ты, Сережа! Я привык жить по-походному. Подумаешь, на полу! А на асфальте мягче? Закроюсь пальто — и кум королю. Спи, дружок!
Яницын потушил лампу. Притих. Не ответил на осторожный вопрос Лебедева: «Как ты, Вадим, не холодно тебе?» А сам не спал. Встреча с Сергеем разбередила многое, казалось бы, давно забытое. Воскресли осязаемо и зримо детство и юность. Он совсем недавно вернулся в родные края и принимал их как находку, как драгоценный подарок судьбы. Опять Амур и Уссури. Родная, милая земля! Вспомнил, как тосковал на чужбине по родине, и содрогнулся: нет ничего страшнее тоски по родной стране, тоски, убивающей даже надежду…
Множество забот сегодняшнего дня, грозных и неотвратимых забот. Стыло сердце от ненависти: услышал топот чужих солдатских бутс по мостовой, топот тупой, бьющий, как удары бабы по свае. Неужели эта чума пойдет гулять по городам и селам Приморья и Приамурья? Где уж тут заснуть? Серега подхрапывает? Он и в юности мог приказать себе: «Спи, отдыхай!» — и засыпал. «Революционер не имеет права размагничиваться, — поучал он Вадима, — он всегда должен быть собранным, заряженным до предела энергией». И слово у Сергея никогда не расходилось с делом. «Спасибо тебе за науку, друг! Много ты дал мне». Но вот засыпать по собственному приказу так и не научился. Яницыну стало легко и покойно: локоть Сережки рядом; так покойно бывало в юности, даже в тайге или на стремнине реки, если рядом был он. Яницын оторвался от настоящего и с головой нырнул в прошлое…
