Путь к южной галерее граничит с насаждениями в пару футов высотой, отделяя цемент от небольших холмов, покрытых кустарниками и деревьями, что создаёт впечатление большей приватности, чем занятые места у входа на площадь.
Тогда я понимаю, что ничего не знаю о текущем выборе его карьеры.
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Ничем, что было бы важным, — он пренебрежителен, но я слишком любопытная. Я подталкиваю его, когда он указывает на красную и золотую статуи. — Вот почему я не понимаю искусство. Субъективность даже не входит сюда. Это слишком странно.
Мы проходим мимо нескольких больших, гладко выкрашенных кусков с различными узорами.
— Не могу не согласиться, но думаю, что современное искусство, как предполагается, метафора.
— Для чего?
— Для всего, чем бы ты хотел, чтобы это было? Я всегда думала об этом, как о Роршахе (прим.: швейцарский психиатр и психолог, автор теста исследования личности «Пятна Роршаха» (1921 год). Ввёл в оборот термин «психодиагностика») в известном смысле. Только сами художники знают, что на самом деле это значит, но, если они не говорят нам, мы видим то, что хотим видеть. Они — отражение нас самих. Способ подключения нашего подсознания и сознательных умов.
— Как гороскопы.
Удивлённая, я поворачиваюсь к нему:
— Ты не веришь в них тоже?
Он качает головой:
— Они слишком обширные. Любой человек может ассоциироваться с неопределёнными обобщениями.
— Это правда. Я ненавижу астрологию. Мне не нравится сама идея того, что вещи могут быть предопределёнными.
— Ты не веришь в судьбу?
Я пожимаю плечами, отступая назад, пока пара с коляской не проходит мимо нас.
— Сама идея, что независимо от того, что мы делаем, как тяжело работаем, всё закончится в конечном итоге таким образом, который мы не сможем проконтролировать. Я ненавижу это представление. Оно отнимает смысл у всего.
— Ты не думаешь, что Бог отвечает на молитвы?
Я жую соломку, обдумывая вопрос:
— Похоже на противоречие. Если вещи происходят так, как хочет Бог, тогда молитвы кажутся глупыми. Если Он знает твоё сердце, то должен знать, когда чего-то слишком много для тебя, чтобы вынести и подняться, когда нужно, — необязательно спрашивать об этом. Но мне бы хотелось быть выше «всех уже увековеченных в камне» событий.
— Мне больше нравится думать об этом как о путешествии в пункт назначения, а не как о точном маршруте. Мы собираемся попасть из A в B, в C, но мы будем лететь? Идти? Ползти по битому стеклу, делая неправильный выбор на пути? Мне нравится иметь свободу, позволяющую добраться, куда я захочу, на собственных условиях.
